меняли полотенца на муку, мама была донором – сдавала кровь и кормила противотифозных вшей – для сыворотки.
Вот фотография 1943 года, дед – инструктор «сапожного дела», измученная женщина (а ей всего 30 лет!) – донор, иначе было не выжить. На обороте этой чудом сохранившейся фотографии надпись: «Дорогой бабушке, маме, жене от любящих ее детей и мужа». Фотография была послана бабушке в лагерь, в Сухобезводное, где она тогда находилась.
Д. И. Костко, Ольга Ивинская с дочерью Ириной, 1943
Иван Васильевич Емельянов, первый муж Ольги. В начале 1930-х годов – директор школы рабочей молодежи
Александр Петрович Виноградов, второй муж Ольги. Конец 1930-х годов
После этих страшных лет жизнь постепенно входит в нормальную колею. Ивинская поступает работать в журнал «Новый мир» в отдел работы с начинающими авторами. В редакции этого журнала она встречается с Пастернаком, начинается их роман, любовь, продолжающаяся до самой смерти поэта в 1960 году.
Осенью 1949 года ее первый раз арестовывают по статье 58-ю («Антисоветская агитация и пропаганда»), приговаривают к пяти годам лагерей.
Читаем в ее книге: «Когда в восемь вечера оборвалась моя жизнь – в комнату вошли чужие люди, чтобы меня увести, – в машинке осталось неоконченное стихотворение:
…Играй во всю клавиатуру боли,
И совесть пусть тебя не укорит,
За то, что я, совсем не зная роли,
Играю всех Джульетт и Маргарит…
За то, что я не помню даже лица
Прошедших до тебя. С рожденья – все твое.
А ты мне дважды отворял темницу
И все ж меня не вывел из нее.
Стихи мама писала всю жизнь. Писала – как дышала. Но никогда их не собирала, не хотела издавать, писала сразу, набело, не откладывая для доработки, не берегла, теряла… Они – как рука, протянутая за помощью к тем, кто не изменит. В них жизнь и поэзия не мыслят себя врозь.
Тоненькую папку с делом Ольги Ивинской я прочла в 1992 году. Припомнили и отца-белогвардейца, и мать, арестованную за «антисоветскую агитацию и пропаганду», но главной целью ее ареста (что бы ни говорили недоброжелатели) было, конечно, собрать досье на Пастернака, все допросы вертелись вокруг него, его «изменнических настроений».
Когда 6 октября 1949 года ее увезли на Лубянку, решалась и наша судьба, двух маленьких детей, официально оставшихся сиротами. Мы знали, что таких малышей забирали в детский дом. Как сумела бабушка отстоять нас в эту ночь? Ведь после маминого ареста мы остались на руках стариков. Но Б. Л. не оставил нас. Скольких он спасал, как каторжный трудясь над переводами, добывая деньги, сам вися на волоске в те страшные годы, сколько людей обязаны ему просто жизнью! А его письмо 1952 года, написанное сразу после инфаркта, в коридоре Боткинской больницы, неровным почерком, с указанием, где и как достать для нас немного денег, до конца жизни останется для меня
