чем там спорят, но я хочу только Яна Казимира, брата нашего доброго короля Владислава, а если нет, продолжим разговор в Варшаве.
Выбирать панам не из чего. Волю гетмана приняли к сведению, и королем избран Ян Казимир, после чего Хмельницкий, торжественно вступив в Киев 23 декабря, отправляет новому королю послов с условиями мира. Отнюдь не ультиматум. Напротив. Он не требует, а верноподданно, по всей необходимой форме просит ликвидировать Брестскую унию или по крайней мере запретить униатам миссионерст-вовать вне Галиции, юридически зафиксировать право реестровых владеть землей на Левобережье (о, хутор Субботов!) и лишить этого права магнатов. Обратим внимание: пункты более чем традиционные, ни о какой независимости речи нет, об освобождении «хлопов» тоже (реестровым на крестьян плевать, они их «кидали» всегда); новация разве что насчет магнатов – раз уж их владения захвачены, зачем отдавать?
Однако именно этот пункт «пропозиций» напрочь исключает возможность консенсуса. Посольство Адама Киселя, единственного православного сенатора Речи Посполитой и близкого друга Хмельницкого, вполне разделявшего его «довоенные» требования и имевшего полномочия соглашаться на «разумный компромисс», провалилось. Как, впрочем, и расчет гетмана на «своего» короля оказался ошибочным.
Ян Казимир не был трусом (трусов в роду Ваза не водилось), но, в отличие от равнодушного к высоким материям брата, был фанатиком. Младший сын, с детства предназначенный для духовной карьеры, имевший высокий церковный сан и снявший рясу по особому дозволению Ватикана, он считал своим христианским долгом окоротить «взбесившуюся схизму», тем паче что рынок ландскнехтов в связи с окончанием Тридцатилетней войны был переполнен спецами, а магнаты наконец-то готовы были раскошеливаться.
Увы, вместо реванша случился песец. В очередной засаде близ Зборова огромная, на сей раз очень качественная польская армия терпит поражение, влезает в «мешок» и впадает в панику. Самого Яна Казимира от плена спасает вмешательство крымского хана, решившего под сурдинку повоевать лично, пришедшего на поле боя со всей ордой и заставившего Хмельницкого мириться под угрозой удара в спину. Кстати сказать, рассуждения о том, что, дескать, «хан изменил украинскому союзнику», – чушь. Во-первых, в отличие от Тугай-бея и прочих, по традиции имевших право грабить кого угодно на пару с кем угодно, хан был монархом и никакой союз с удачливым бандитом, каковым юридически являлся гетман, между ними был немыслим. Речь могла идти лишь о вассалитете, и, значит, хан мог приказывать, не мотивируя. Но, что еще важнее, факт явления хана на поле боя означал, что поход согласован со Стамбулом; самодеятельности на таком уровне турки не прощали, и Ислам-Гирей хорошо знал о судьбе своих предшественников, забывших об этом. Стамбулу же было выгодно максимальное ослабление Польши, но не ее полный крах. Ибо крах вполне мог повлечь раздел бедняжки между Австрией
