в этом же доме на 3-м этаже, и она пригласила меня пожить у них. Ее муж сказал мне выбрать себе любые две комнаты. У них не было детей, и они меня фактически усыновили – заботились обо мне, стирали, готовили.
Муж Лены был членом-корреспондентом Академии наук, Лена работала в музее. Они живут сейчас в Америке. Это была настоящая киевская семья, русскоязычная, но очень антисоветская. Брата ее мужа репрессировали в 1960-х годах за «украинский буржуазный национализм».
У меня было очень много друзей украинцев. Я никогда не замыкался в грузинском землячестве. Интересно, кстати, что самые националистически настроенные грузины живут в России. Причина в том, что они не могут полноценно интегрироваться в общество – им все время напоминают, что это не их страна. А вот украинские грузины через какое-то время начинают сознавать себя украинцами. Они могут говорить с акцентом, но украинское общество всех доброжелательно принимает.
Украина сродни Америке по уровню принятия иных национальностей. Что бы ни утверждали некоторые политики, в Украине этнические различия практически не имеют значения. И в этом уникальный потенциал Украины. В мире осталось не так много «плавильных котлов». Кроме Украины это, пожалуй, только Бразилия, США и Сингапур.
После КИМО я работал в Комитете по правам человека в Грузии, стажировался в Международном институте по правам человека в Страсбуге, учился в Колумбийском университете как стипендиат Конгресса. Все это время я не переставал интересоваться тем, что происходит в Украине. Регулярно слушал передачи «Голоса Украины» на украинском языке, доносившие до меня родные флюиды. Когда была возможность, вырывался из Америки в Киев.
В Америке я поначалу постоянно находился в состоянии тяжелой депрессии. Нью-Йорк оказался для меня тяжелым городом. Ужасный ритм. Трудная учеба. Очень большой объем работы. У меня часто поднималась температура, я все время болел. Мне говорили: у тебя стресс, ты не принимаешь этого города. Весь первый семестр у меня держалась высокая температура. На каникулы я улетел домой. Летел с пересадками: Хельсинки – Киев – Тбилиси. В Хельсинки у меня вновь поднялась температура – до 40 градусов. Я был совершенно разбит. Но стоило мне приземлиться в Киеве и выйти из аэропорта, как мне стало очень хорошо и спокойно – я дома. Температура спала и больше не возвращалась.
Это была для меня прививка – родная земля излечила. После этого в Америке я чувствовал себя уже нормально. Часто бывал в Украине и после того, как в 1995 году вернулся в Грузию.
В 1998 году я познакомился с Леонидом Кучмой. Шеварднадзе тогда приезжал в Украину с официальным визитом. Я оказался за одним столом с украинским президентом. Потом Кучма принял меня отдельно. Это был демонстративный жест с его стороны. Видимо, я ему чем-то понравился. Он много времени мне уделил. Весной 2004 года он мне очень помог: поставил Грузии вертолеты, с помощью которых мы восстановили порядок в отколовшейся при Шеварднадзе Аджарии.
В
