слова о тебе. Он просто забыл, как и тогда. Знаешь, почему никто не узнал, что Он трахнул тебя, лишил девственности? Потому что я нашёл Гранда первым на твоей постели и со спущенными брюками, которые были в запёкшейся крови. Я убрал всё. Ты бы не вытерпела такого унижения. И я надеялся, что Он, когда очнётся, вспомнит. Но нет. Ничего. Так и сейчас. Он разрушил тебя… и забыл. Но я хочу, чтобы ты действительно делала, что говоришь. Жила. А сейчас посмотри на себя. Зачем эти изменения? Зачем испортила свои волосы? Нет, тебе идёт, но Он не вернётся. Зачем ты куришь? Травишь себя? Не делай этого, чтобы досадить Ему. Он не оценит, как обычно бывает. Он просто мудак.
Я стояла в шоке от его слов. Стыд за прошлое накатил с сокрушительной силой, что застонала и зажмурилась. Вот сейчас, стоя на такой высоте, хотелось просто прыгнуть и разбиться. Умереть и больше не мучиться.
– О-о-о, – снова простонала, и ноги дрогнули, а я рухнула на пол.
– Говори, Лив. Теперь твоя очередь, девочка, – Лес обнял меня и поглаживал по спине.
– Я так его люблю, Лес, так его люблю. Больше не страшно называть его имя, больше нет кричащих букв в голове. Только боль. Тупая. Невыносимая. Надоедливая. Я больше не принадлежу себе, я пуста. Как он мог так со мной поступить? Ведь он писал… он обещал любить меня. Он разрушил всё, всю мою душу. И это привычно, это отвратительная грязная смесь, которая во мне не даёт двигаться. Я застыла, умерла в тот день. Я хочу к нему, хочу, чтобы он пришёл и сказал, что рядом. Что он ошибся, что он… он… любит… простил меня. Я обманула его, я предала. Но и он предал меня. Мы квиты, только Гранд… навсегда изменил меня, сломал и… люблю, – жарко говорила я, срываясь на крик, а потом на сиплый одинокий вой.
Вот так горят души в одиночестве. Вот так люди сходят с ума. Вот так я сбросила свою маску. И не стало легче, стало душно внутри. Что крик… одинокий и холодный вырвался из груди и потерялся в прохладной ночи, развеяв мою боль над городом. И он ответил мне раскатом грома и яркой молнией, а затем сильным непрерывающимся ливнем. Мой голос тонул в этой первобытной природе, пытался смыть с меня отчаяние и пустоту внутри. Но принёс лишь усталость.
Лес подхватил меня на руки и донёс до постели, опустив на прохладные простыни, шепча что-то, но я не могла разобрать. Неживая кукла. А он говорил и говорил, гладил меня, целовал в волосы и щёки. Не ощущалось ничего, кроме многострадальной души. Так я и заснула под убаюкивающие ласки Леса, в его руках, в его тепле, которым он щедро делился со мной.
***
– Оливия, ты сегодня спишь, – на мои колени упала папка с анамнезом больного, и я подняла глаза на нейрохирурга Шермана Бэйтса.
– Простите, – промямлила я.
– В четыре часа двадцать минут у меня операция. Останешься? – Доктор достал из кармана халата карамельку и закинул в рот.
– С удовольствием, – улыбнулась я.
– Тогда читай, – усмехнулся он и пошёл по коридору, оставляя меня
