от шеи по верху спинки сделал глубокий надрез…
– Витька, Витька! Куда ты подевался!? – выбегая к реке, истошно орал Воська, полураздетый и босой.
– Ну чего ты кричишь, здесь я, куда от вас уйду! Чего там опять случилося?
– Так я выстрел слышал, а ты слыхал?
– Конечно слыхал, потому как сам и стрелял. А ты, видать, сдуру подумал, по палатке палят? Вишь как налегке выскочил…
– Да не, я подумал, тебе моя помощь нужна…
Витька, взглянув на пацана с недоверчивой улыбкой, покачал вихрастой головой, стряхнув при этом капельки пота.
– Что-то мне не очень верится! Наверно, напужался чего, или кошмар приснился с пересыпу?
– Да чтоб с места мне не сойти, ты ведь мне вон как помог вчера! Если бы не ты, так сомы бы уж доедали…
– Ладно, верю пока, а дальше, как говорится, поживём – увидим, друг ты мне или нет. Народ в палатке тоже переполошился?
– Нет, дрыхнут ещё все без задних ног. Дальше от входа духота, разделись, в обнимку парами спят в чём мать родила. Вадик с Женькой, Пашка со своей Аськой…
Витька до боли прикусил губу, чтобы ненароком грубым слово не выдать себя, и насупился.
– О, дак ты здоровенного петуха завалил! – восхитился глухарём Воська. – Нажрёмся сегодня от пуза!
– Ничего особенного, самца глухаря убил, – буркнул Витька… – Ну, а Севка как же, между ними спит?
– Да они его подпустят, что ли, такие-то избалованные единоличники! В уголок сам по себе забился и спит калачиком.
– Что же ты, когда выстрел услышал, их не разбудил?
– Ага, мне бы потом знаешь как попало по шее от Пашки! Чёрт знает, чё у них на уме? Может, после сна чем займутся?
От этих слов Витьке сделалось совсем не по себе. Раскрасневшись от волнения, он словно застыл, занеся нож над глухарём, молчал и не шевелился. Воська, ничего не понимая, поглядывал то с недоумением на него, то с опаской на окровавленный нож. Знал Витька, что Ася ему никаких обещаний не давала и даже никаких намёков на любовь от неё не было и означало это, что она ничем ему не обязана и может делать, что ей заблагорассудится. Только всё равно было обидно, ведь он успел её уже по-настоящему полюбить своей первой мальчишеской любовью, чистой, без грешных каких-либо мыслей…
– Сбегай за топором, в котелок всё не войдёт, рубить придётся, – глухо проговорив, отослал он Воську, чтобы скрыть от него волнение.
И когда тот уже хотел стремглав броситься исполнять просьбу, сказал напоследок с досадой:
– Да никого там не буди, не время ещё, спокою мне не дадут, расспросами до кишок замучают, что, да где, да как! А мне работать надо, пока мясо упреет, сам не раз употею. Экий, как на загляденье, сам видишь – здоровый какой под выстрел
