Путем звезд. Viktoria Pressman

      Вместо предисловия или как все начиналось

      – Что вы делаете по жизни?

      – Я путешествую.

      – Это работа?

      – Да, своего рода, потому что я хорошо умею это делать.

      – Куда вы едете?

      – Куда глаза глядят.

      – Т.е. вы никогда не знаете, где окажетесь в следующий момент?

      – Да, я приезжаю в место и потом еду дальше. Как подсказывает мне сердце и разум. Иногда я смотрю на карту. Атлас мира 1966 года. В детстве я чертила карандашом в огромном дедушкином атласе офицера пути своих предполагаемых дорог. Я соединяла линиями города, обводила реки, так что почти весь атлас был испещрен карандашными линиями.

      Когда я путешествую, я имею в виду наземные путешествия, получается жить в настоящем времени, существовать в данности момента. Возможно быть с Богом и быть собой. Я стараюсь избегать самолетов – поезда, автобусы, электрички, паромы. Редко, попутки.. Я не очень люблю компанию, устаю от общения и болтовни, мне нравятся тишина и созерцание. Я люблю наблюдать со стороны: смотреть, слушать и впитывать..

      Я здесь турист, но не изгой…

      От меня воняет дерьмом, но у меня доброе сердце

      Львов

      В зоне католического вмешательства, где-то на западных границах Византии, в меня вдруг вселился чужеродный страх о потерянных годах и безвозвратно ушедшем времени. Страх, что ничего нельзя вернуть назад. Статуи на здании оперы, эти боги музыкального олимпа, призрак Шопена и моя нереализованность, а может быть просто отравленный воздух бандеровского Львова, накрыли меня мрачной тучей и к горлу подступил комок безысходности. Пришлось напиться.

      Днем позже Карпаты застали меня в состоянии будуна второго дня где-то между деревнями Тухля и Тухолька неподалеку от пиков Синяк и Хомяк, что очень вязалось с моим опухшим лицом, флюсом и образом жизни времен буржуазного упадка. Сама я причисляла себя к буржуазным панкам или гламурным подонкам.

      Старые-старые горы, мрачные ели, в итоге я поселилась в домике ведьмы неподалеку от пика Тростян. Подъем на пик занял чуть больше 2 часов, а там наверху – пусто, ветер, прокат лыж без лыж, кафе с висящими дверьми на одной петле. Осиротелые будки ждут зимы. Я читаю псалмы Давида. Вокруг цветущие весенние луга, пение птиц, пасутся жеребята. Иногда таким ясным, прямым становится путь, четким, честным, крутым. Идти прямо круто вверх, не сворачивая.. В конце всегда труднее всего, но подожди, потерпи, иди, вершина близко.

      Ночью в домике ведьмы были пьяные драки, битые стекла, запах водки и блуда, всю ночь я молилась в своей запертой комнатке. Прерывистый сон. Утром надо было делать ноги. Я сбежала к границе. Провела ночь в монастыре в Мукачево, и на следующий день пересекла границу со Словакией. Божья любовь как дуновение ветерка, щебет птиц, Божья любовь легче облака, она чуть коснется тебя, и сердце вдруг запоет и все встанет на свои места.

      Прага – Mater Urbium

      Город открывает свои тайны не сразу и не всем. Только лишь достойным. Тем, кто умеет хранить молчание. В Шапо Руж было знойно. Нещадно палило солнце плантаций коки. Абсент был отменным. Вспоминались картины Гогена и Пикассо, а также Джонни Депп, лежащий в ванной в фильме «Из ада». Взяв покурить, я направилась в район Златой улички, и зайдя в случайный дворик, села на стул и закурила. В центре дворика стояла скульптура обнаженного мальчика, причем цвет камня на причинном месте отличался от цвета камня всей статуи, что говорило о том, что причинное место отрывали…. Во дворик зашла парочка: мулатка и красивого вида южно-европеец. Он вдруг стал раздеваться, полностью, и обнимать статую обнаженного мальчика. Мулатка его фотографировала. Они не замечали меня в углу на стульчике. Я продолжала курить. Когда мужчина оделся, я им зааплодировала, они приблизились. «Покурите со мной. Это награда за шоу.» «ООО, спасибо, с удовольствием.» Он работал в военном министерстве Италии, она была американка. Они, наверное, любили друг друга. Мы пели Фрэнка Синатру.

      The night is falling and the wind is blowing. «I will always love you» in your head. I’ll always do. I’ll always do.