произнес Мормышкин. – Сам посуди: кто, если не он?
Этот аргумент произвел на Петровича сильное впечатление, и он снова замолчал.
Ночная дорога стремительно разматывалась, ложась под колеса. В свете фар вырисовывались придорожные кусты, редкие постройки, бесшумно мелькнула большая птица. В темноте знакомая дорога стала какой-то чужой, непривычной. Вдруг впереди показалось пятно яркого света, выросло, бросилось навстречу…
– Петрович, берегись! – вскрикнул Мормышкин, но было уже поздно: они почувствовали резкий удар, услышали грохот, звон разбитого стекла, скрежет рвущегося металла, машина вылетела на обочину и наконец остановилась.
Наступила глухая страшная тишина, нарушаемая каким-то странным повторяющимся звуком, как будто тихонько поскуливала собака.
– Что это было? – тихо, испуганно проговорил Петрович, повернувшись к спутнику.
– По-моему, ты кого-то сбил, – так же тихо ответил ему Мормышкин.
Он открыл дверцу, выбрался на дорогу, вгляделся в темноту.
Посреди шоссе лежал покореженный мотоцикл, а чуть в стороне от него – мотоциклист в кожаной куртке и без шлема. Мормышкин подошел к нему, наклонился. Под головой мотоциклиста расплывалось темное пятно, одна нога странно подергивалась, вторая вывернулась под каким-то неестественным углом. Из горла вырывалось то самое поскуливание, которое слышал Мормышкин. Он наклонился еще ниже, вгляделся в лицо жертвы и узнал его.
– Толя? – проговорил испуганно. – Это никак ты? Толян, ты как – в порядке?
– Какое… там… в порядке… – с трудом выдохнул мотоциклист. – Помираю я…
– Да погоди помирать! – с фальшивым оптимизмом перебил его Мормышкин. – Сейчас мы с Петровичем тебя в больницу отвезем… Петрович! – окликнул Мормышкин приятеля. – Это же мы с тобой Толю Сыроежкина сбили!
– Е-мое! – проговорил Петрович, обходя машину. – И крыло на фиг раскурочили…
– Послушай, чего скажу! – отчетливо проговорил мотоциклист. – Послушай!
– Ты, это, погоди… сейчас мы в больницу…
– Да какая там больница… – прохрипел Толя.
Мормышкин нагнулся еще ниже, прижал ухо к самым губам пострадавшего. Тот зашептал жарко, неровно дыша в ухо.
Чем дольше он говорил, тем страшнее становилось Мормышкину. То, что рассказывал ему Толя, казалось просто невозможным, невероятным. Теплая ночь сделалась зябкой, промозглой, как будто потянул ветер с Ледовитого океана.
– Ты это что? Ты это точно? – забормотал Мормышкин, когда Толя умолк. Но тот ничего не ответил. В горле у него заклокотало, Толя дернулся и затих.
– Чего с ним? – проворчал, подходя, Петрович.
– Кажется, он… того… – отозвался Мормышкин, стащив с головы кепку. – Кажется, помер…
– А вот нечего по ночам на этом драндулете раскатывать! – обиженным голосом выговорил Петрович, и вдруг до него дошло: – Помер, говоришь? Как же так…
Телефон звонил как-то глухо, как из-под воды, поэтому Надежда услышала его с трудом и не сразу. В этот момент она балансировала на табуретке, ввинчивая лампочку в люстру. Не спешите жалеть Надежду Николаевну и кричать про горький удел одинокой женщины. Муж у Надежды был, причем очень хороший – умный, хозяйственный и непьющий. Сан Саныч принадлежал к тому достаточно редкому, можно сказать, уникальному виду мужчин, которые умеют работать не только головой, но и руками, так что, к примеру, заменить перегоревшую лампочку он мог в мгновение ока. Более того, ему не нужно было напоминать об этом две недели, он сам замечал в квартире весь мелкий непорядок и умел устранить его без напоминания.
Просто он очень много работал, чтобы создать для своей жены мало-мальски сносную жизнь, и Надежда Николаевна не хотела дергать его по пустякам.
Итак, Надежда услышала звонок и непроизвольно переступила ногами. Табуретка накренилась, люстра угрожающе закачалась, Надежда чудом не свалилась, а ловко спрыгнула вниз. От грохота проснулся кот Бейсик, отдыхавший на диване в подушках. Спросонья не разобравшись в ситуации, кот прижал уши и рванул прочь из комнаты, оставляя за собой клочки рыжей шерсти.
– Только что пропылесосила ковер! – вздохнула Надежда. – Бейсик, ты это нарочно…
Тут до нее снова дошел отдаленный звонок телефона, и Надежда побрела на звук.
Уже два года они с мужем жили не в ее однокомнатной квартирке, а в большой трехкомнатной, которая принадлежала Сан Санычу и его сыну. Сын, однако, со своей семьей – жена, внук Вовка и огромных размеров сенбернар Арчибальд – уже второй год пребывали в Канаде, работали там по контракту. Так что Надежда нежданно-негаданно оказалась хозяйкой квартиры. Незадолго до этого ее сократили с
