глаза под бугристым лбом лихорадочно горели, а из вертикальной безгубой ротовой щели стекали струйки пахучей черной жидкости. Он пел о боли и крике и нервах, пылающих огнем, о раскрытых тайнах и о правде, что дымится и сочится кровью, словно рана.
– Нет, он киборг, – сказала я. – Если он и чувствует боль, то только если хочет этого. Он может отключить свои рецепторы и забыть о тебе, изгнанник, и твоя песня станет молчанием.
Нейрошлюха Шайалла Лотен смиренно улыбнулась:
– Значит, я тоже осталась без работы, Мудрая?
– Не уверена, – призналась я. – Половых признаков я не видела, но если в нем осталось хоть что-то органическое, то и центр удовольствия мог сохраниться. Он утверждает, что был мужчиной. Инстинкты могут еще действовать. Выясни это.
Она кивнула. Тело у нее было мягкое и белое как снег, иногда такое же холодное, если ей требовался холод, а иногда раскаленное добела, если она этого желала.
Предвкушая грядущие забавы, она улыбнулась алыми подвижными губами. Ее костюм на глазах изменил форму и цвет, а длинные накрашенные ногти замерцали искорками.
– Наркотики? – спросила Брейдже, биомедик, генный инженер и отравительница. Она сидела, размышляя, и жевала транк собственного изобретения. Ее расплывшееся, податливое тело напоминало о болоте за стеной. – Веритал? Агонин? Экстазил?
– Сомневаюсь, – ответила я.
– Болезнь, – продолжала она. – Мантракс или гангрена. Вялотекущая чума… А у нас лекарство. – И она захихикала.
– Нет, – отрезала я.
Остальные тоже высказались. У всех нашлось что предложить, свой способ выяснить то, что мне хотелось знать, каждый хотел быть полезным, добиться моей благосклонности. Таковы мои апостолы. Я слушала их, позволив себе увлечься их разноголосицей, взвешивала, обдумывала, приказывала и, наконец, отправила их прочь – всех, кроме одного.
Хар Дориан подарит мне тот поцелуй, когда придет время. Не нужно быть мудрейшей, чтобы знать эту истину.
Остальным что-то от меня нужно. Получив это, они исчезнут. У Хара давно есть то, что он хотел, и все же он возвращается, и возвращается, и возвращается в мой мир и в мою постель. Не любовь влечет его назад, и не красота моего юного тела, и не богатство, что он получает. Его планы гораздо грандиознее.
– Он летел с тобой от самой Лилит, – сказала я. – Кто он?
– Игрок, – ответил Дориан, вызывающе и криво усмехнувшись.
Дориан ошеломляюще красив, подтянут, строен, хорошо сложен и самонадеян. Он излучает грубоватую чувственность тридцатилетнего, переполненного здоровьем, силой и гормонами мужчины. Волосы у него светлые, длинные и нечесаные. Подбородок решительный и гладкий, нос прямой, глаза здорового ярко-синего цвета. Но в глубине этих глаз живет какая-то застарелая навязчивая идея – застарелая, циничная и опасная.
– Дориан, – предостерегла я его, – не морочь мне голову. Он не просто игрок.
Хар
