не прорывалась десятилетиями, и теперь было уже очевидно, что это навсегда. Слишком далеко разошлись дорожки, чтобы вновь сойтись. Видимо, вечно занятый, вечно ныряющий, недолюбил он когда-то сына, мало вложил в него внимания, мало влил души, и то место, которое не заполнил он, заполнилось чем-то иным, чужеродным. А теперь чего уж… Снявши голову, по волосам не плачут.
Единственным, ради чего Меркурий всегда существовал, на что сделал свою главную в жизни ставку, была двушка. Но теперь из-за проклятых носовых кровотечений нырять он больше не мог и остро переживал это. Настолько остро, что боялся остаться один. Старался всегда быть со средними шнырами, или с пегами, или хоть с кем-то – только чтобы не с самим собой. Знал, что иначе тоска и обида раздерут его в клочья.
И вот теперь тоска подстерегла его одного. Положила на плечи сотканные из обид руки, заглянула в глаза сосущими душу бельмами.
«Пора! – подумал Меркурий. – Чего ждать? С каждым днем будет только хуже! Сейчас же я еще способен уйти красиво».
Он остановился. Стащил с плеча тяжелый арбалет. Вложил болт, с усилием взвел рычаг. Потрогал тетиву. Рядом с арбалетом положил саперку. На нее основная надежда. Перезарядиться ему все равно не дадут.
Сунув руку в сумку, Меркурий достал пнуф и сжал его в ладони. Костяной шарик с колючками покалывал грубую кожу. Лишь шныры-новички думают, что пнуф срабатывает, только если выстрелить из шнеппера. Бред. Шнеппер нужен лишь затем, чтобы попасть в отдаленную цель. А так достаточно сильного удара. Держа пнуф в левой руке, Меркурий наклонился, чтобы поднять арбалет и саперку.
Он знал, что сейчас будет. Вспышка пнуфа переместит его в арктическую избушку, где разъяренные берсерки, многие из которых попали туда не без его участия, давно его ждут. Ну что ж! Вот вы и дождались, ребята!
Держа левый кулак зажатым, Меркурий стал искать глазами старое дерево, о которое можно ударить рукой, чтобы заставить пнуф лопнуть. Деревья вокруг были какие-то тонкие, несерьезные и для его цели не подходили. А потом он вдруг увидел березу, росшую отдельно от других на небольшом холмике. Меркурий шел к ней и с острым, прощальным любопытством, с каким-то напряженным вниманием рассматривал ее. Береза была толстая, темная, с коричневатыми плотными наростами на стволе. Кверху дерево чуть светлело, но кора его была не белая, а какая-то седая и выцветшая. Ощущалось, что береза очень старая и доживает последние годы.
Меркурий заметил ее отломленную вершину и усмехнулся. «Когда я пришел в ШНыр. И она. Была молода. Росла здесь все годы. Я никогда. Не замечал ее. Что ж, зато уйдем мы. Вместе! Потерпи, бедолага», – подумал он.
Обходя березу, чтобы найти место, куда ударить, Меркурий случайно взглянул вверх. Черная толстая ветка березы была отставлена далеко от ствола и тоже обломлена. В месте облома ветка утолщалась, и с этого утолщения, как с открытой плоской ладони, вверх взмывала прямым стволом молоденькая, свежая, кудрявая березка, точно приподнявшаяся на цыпочки от избытка
