Сашу. На фиолетовом маркизетовом платье с желтыми цветами, на белой шляпе с низкой тульей, на веере и руках ее играли солнечные пятна – как на картинах Ренуара.
Вверх – вниз, вверх – вниз… И на другую сторону обрыва.
Мощная ветка, держась за которую летал Саша, вызвала в памяти образ: не так же ли и она, и Россия – вверх, вниз и все через обрывы?..
Разноцветная радуга слепила глаза, и в свете ее возникли другие, юные полеты на качелях, украшенных лентами и цветами…
…1913 год. Такой же яркий летний день. Такой же нестерпимой синевы купол неба – словно китайская фарфоровая ваза, стоявшая когда-то на полу в их доме…
Девочка Вероника в белом платьице и мальчик в серой курточке, с седой прядью в волосах, взлетали в небо. «Как тебя зовут?» – спрашивал он, и она кричала: «Ве-ро-ни-ка-а!» Его звали Никита (так он себя назвал).
Потом появился жандарм, и над рекой, гораздо более широкой, чем эта, разнеслось: «Р-р-разойдись! Пароход идет!». 300-летие Романовых. Последний счастливый русский год, передышка между русско-японской и будущей мировой войной.
Пароход пришвартовался к пристани в Калуге, и августейшее семейство ступило на берег. Толпа ликовала. Вероника не спускала глаз с императора, великих княжон и наследника. Они приблизились к детям, стоявшим впереди. Государь коснулся ее головы, плеча Никиты… Возгласы, ликованье, крики восторга.
Подошла высокая дама в белом платье и шляпе, с корзинкой в руках и, ласково улыбаясь, что-то протянула каждому:
– Пожалуйста, возьмите… в память об этом дне… Это мыло, душистое розовое мыло, а на обертке – видите? – портрет царевича Алексея, вашего сверстника.
Между тем синеглазый подросток не спускал глаз с Вероники.
– Завтра моленье… Вы поедете в Оптину пустынь? Мы с батюшкой собираемся.
– Матушка тоже обещала меня взять, – радостно выпалила она.
А вечером того дня кривыми буквами она написала письмо в Париж, тете. «У царевича чарующая улыбка, он прыгал на одной ножке, но императрица его остановила… Мысленно я перекрестила будущего нашего государя, – он еще маленький, но ведь все впереди: пусть Бог пошлет ему безмятежное царствование! Как радовалась толпа! Какой незабываемый день!..»
«Но – где оно, „безмятежное царствование“? – думала Вероника Георгиевна, щурясь на солнце. – На демонстрациях народ сегодня ликует, видя Сталина, однако – нет безмятежности».
Воскресным днем они отправились тогда в Оптину пустынь. Какие благодатные места, какая тишина, в скитах умиротворение, в храмах – молитвенный воздух… Стояли в церкви рядом: мальчик с голубыми глазами, с седой прядью в волосах, и она в синем платьице с белым воротником. Вместе с Никитой молились Богу…
В скрещенье солнечных лучей перед Вероникой Георгиевной проплывали картины далекого прошлого.
Когда-то ее мать чтила Кальвина, в Париже слыла ярой гугеноткой, однако
