изменению, – она принимается с благоговением и смирением, а интеллектуальное отношение к ней выражает позиция созерцания. Иное дело – человек модерна: он признает за собой право распоряжаться природой и обществом и менять их по своему усмотрению, ему свойственны критицизм, любознательность, активизм, уверенность в себе, стремление к переменам и всему новому, своего рода «дух революции», и проч. А поскольку религия призывает человека к смирению перед творением, умеренности и созерцательности, человек Нового времени избирает секулярный образ мысли: «…вследствие своего нового мировоззрения человек модерна оказался в новых отношениях с религией» (Соруш, Ма’на ва мабна-йе секуларисм: 5). В результате не только природа, но и общество и, разумеется, политическая власть утратили статус священного и раз и навсегда данного. Политическая система, таким образом, тоже является результатом тех или иных конкретных обстоятельств, поэтому религиозный или светский характер власти зависит от культурных и религиозных условий общества: коль скоро общество является религиозным, то и власть в нем обретает религиозный характер, а если общество не является религиозным, то и власть в нем не религиозная (Там же: 4–6).
Данная точка зрения страдает неточностью и схематизмом: нельзя людей, живших до Ренессанса, считать всех поголовно глубоко религиозными, смиренными, пассивными и покорными, как нельзя всех живущих в Новое время видеть скептичными, жизнелюбивыми, уверенными в себе, увлеченными жизнью и не думающими о смерти. Верным будет только то, что в прошлом превалировал фидеизм, а в нынешнее время – скептицизм.
То же касается и других характеристик – нельзя согласиться с их жестким «распределением» по эпохам: выявленные черты того или иного времени – отнюдь не уникальные, свойственные только своему времени, а описание эпохи никак не исчерпывается предложенным набором характеристик. При ответе на интересующий нас вопрос мы должны опираться на незыблемые и надежные данные статистики и результаты полевых исследований, а не на абстрактные схемы и субъективные суждения.
Шаткость критикуемой позиции проявляется во многих пунктах. Так, отнеся к особенностям не- (или до-) модерного человека способность удивляться и ощущать причастность к тайне мироздания, в противоположность ясности и незаинтересованности каузального мышления ученого – этого человека Нового времени в «чистом виде», – наш автор вступил в противоречие с признаниями научных гениев эпохи модерна, которые говорили об охватывающем их в процессе исследования чувстве изумления и прикосновения к великой тайне.
То же относится и к тезису о якобы распространенном в древности представлению о незыблемости данных Богом законов и отказе от этого представления в нововременную эпоху. Убедительным опровержением данного тезиса является разработка в XVII–XVIII вв. теории естественного права, считающейся «символом» Нового времени, которая представляла собой не что иное, как осмысление все тех
