а я лишь молчала и слушала. Картина была следующей: летом мой застенчивый возлюбленный стал встречаться с красивой длинноногой блондинкой Юлей, глупой, но эффектной. Их видели каждый вечер в школьном дворе, она сидела у него на коленях, а он бесконечно ее целовал – еще бесконечней, чем меня, если верить слухам. Мне не хватало злости заставить всех прекратить говорить со мной о нем. Не хватало злости поднять глаза, когда он проходил мимо или оказывался неподалеку. Все, чего мне хотелось, – это исчезнуть, вычеркнуть себя из происходившего – так мне пятнадцатилетней было больно. По ночам, когда все думали, что я уснула, я тихо пробиралась к столу, включала настольную лампу и писала дневник, заливая его слезами. Я жалела себя, а разве можно не жалеть, когда ты девочка и когда с тобой так? Но все проходит – и мое первое разочарование тоже со временем поблекло. «Что ж, – думала я, – значит, это не он». Лишь по-прежнему немного учащалось сердцебиение, стоило ему пройти мимо меня, заставляя руки предательски дрожать.
Так прошел учебный год. В актовом зале начались репетиции последнего звонка, мы, восьмиклассники, готовили отвальную девятым классам. Я сидела одна, обложенная бумагами, – написание сценария, как всегда, выпало на мою долю. В зал ввалилась шумная толпа репетирующих – с Ним во главе. Разместились передо мной, даже не заметив, я лишь сильнее вжалась в кресло – ну и хорошо, что не видят.
– А что, – вдруг выпалил мой скромный краснеющий мальчик таким голосом, которого я у него никогда не слышала, – эта жирная корова еще не пришла? Ей отдельное приглашение нужно? Сказали же, к двенадцати в зале быть!
– Ты про Давыдову? – тихо переспросил долговязый, косящий на один глаз Дима.
– Про кого же еще! Фу, бесит. Припрется щас, опять начнет своими телесами на сцене трясти и визжать, как потерпевшая: вы не так поееете, вы не то говорииите! – передразнил меня бывший возлюбленный.
– Хорош, Леха, – тихо остановил Дима, – нельзя так про девушку.
– Кто девушка? Давыдова? Да она уже давно не девушка, я точно знаю!
Наверное, нужно было дослушать до конца. Наверное, тогда бы я узнала, какого мнения вчерашний мой милый друг о моих сексуальных способностях, которые, впрочем, Алексею были не известны, да и мне самой, чего уж там. Но обида сдавила горло так, что не только слушать – дышать стало невозможно. Я встала, подошла к нему со спины, тронула за плечо, он развернулся удивленно, узнав – вдруг перекосился весь то ли стыдливо, то ли испуганно, а затем я влепила ему пощечину. Театрально, наверное, но я сделала то, что мне ужасно хотелось сделать. Потому что до этого момента я отказывалась верить услышанному. «Нет, – думала я, – он не мог так нарочно меня обидеть, я сама в чем-то виновата». Может, я недостаточно для него хороша, умна, красива, наконец, что, не видя меня целый месяц, он вдруг разлюбил меня, разжелал со мной быть, и это полностью моя вина, не его, а не смог объясниться – понятно, это всегда сложно. О, как я его
