Полиция придет, а тех убийц уж след простыл. Пускай поторопятся!
– Все равно подозрительно, – вставил Лыков.
– Подозрительно, – согласился приказчик. – Но все ж не так!
– Кто эти люди, что с ножами пришли? – спросил статский советник.
– Одного только могу назвать… Фомка Живодер прозвище…
– Знаем такого, – в один голос заявили оба сыщика.
– Он за старшего был… Второй раз когда встречались в трактире, Гущин его мне показал…
– Ну, эту гадину мы найдем, – сказал Благово и посмотрел на Лыкова. Тот молча кивнул.
– И вот позавчерашнего дни… поздно уже… сидим мы все дома, по комнатам. Я сам не свой, но виду не подаю. Сашенька спит уже. Гляжу на няньку, на Степана, на хозяина своего и думаю: скоро вам всем помирать. Феофилакт Ионович заглянул ко мне и ушел. Веселый был такой… ничего не предчувствовал. Рождества ждал, подарки наготовил… И тут что-то меня словно бы толкнуло. Как же так – Сашеньку убьют, и это я его погубил? Поспешил я в детскую, говорю няньке: не спрашивай ни о чем, а разбуди и одень ребеночка в уличное. Хозяин-де велит. Она поверила – а чего ей не поверить? И стала собирать Сашу. А я, как стукнуло одиннадцать, тихонько открыл входную дверь. Вошел Фомка, и с ним еще один, незнакомый. Нашумели, дураки! Выбежал тут Степан, наш кухонный мужик – и мигом они его зарезали. Я дрожу, но креплюсь. Послал их в кабинет хозяина, а сам в детскую вернулся. Говорю Маше – в доме грабители, Феофилакта Ионовича убили! Хватай ребенка и беги! А тут эти заходят… Лица страшные. Быстро как-то обернулись… И тут понял я…
Зыков-Братцов замолчал, по щеке его покатилась одинокая слеза. Потом он одолел себя и продолжил:
– Вспомнил я страшный свой грех и понял – последняя сейчас у меня возможность его искупить. Душу спасти, пусть даже с запозданием… и ангелочка невинного, доброго сердцем… Одно дело хозяйские деньги украсть, и совсем другое – ребенка умертвить! Крикнул няньке еще раз, чтоб бежала, и схватился один с двумя… Больше ничего не помню.
Наступила тягостная тишина. Через минуту приказчик слабо улыбнулся и показал глазами на доктора Милотворского.
– Вот… он мне сказал, что Саша спасся и даже не заболел. Хорошо-то как… может, еще и увижу царствие небесное?..
И впал в забытье. К вечеру приказчик скончался.
Сыщики остались с предсмертным признанием на руках, но без свидетеля. Допрошенный по горячим следам Гущин-младший обвинения отрицал. Возмущался, грозил пожаловаться государю – все, как полагается… Его посадили в острог, в дворянскую камеру. Одних признаний Братцова для суда недостаточно. Слова против слов. Мало ли какие мотивы были у покойного? Мог оговорить со зла или из мести. Что делать – понятно: ловить непосредственных убийц.
Гущин тоже понимал, что наймиты в случае ареста утянут на каторгу и его. Смешно было ждать от арестованного подсказок, где искать Фомку Живодера. Но сыскной
