оттиск которых украшает бумагу… это будет труднее, чем дополнить недостающий текст до конца строчек… но нас же двое, а один ум хорошо, а два, как говорится, лучше. Послушай : «Дорогая… следующее слово оторвано, значит было дорогая подруга, или: дорогая и какое-то уменьшительное имя. Жаль, что мы его не можем прочитать, но все равно неплохо, потому что мы узнали, что письмо адресовано женщине.
–
Мужчиной, как мне кажется. Почерк характерно мужской.
–
Да, он твёрдый, крупный и довольно нерегулярный. И это не коммерческая запись, а личное письмо. Хорошо, почитаем продолжение.
« Наконец, мы здесь. Я уверен, что [оторвано] прибыла в прошлом месяце. Она поселилась на улице [оторвано] выходит редко, но ходит иногда вечером [оторвано] ещё не знаю, к кому, но [оторвано] возвратись к моему первому проекту, так как он больше [оторвано] не нужно, чтобы это тянулось. И ещё, доставь мне удовольствие [оторвано] наше соглашение. Хотим все закончить в течение [оторвано] ни одного слова никому, даже не [оторвано] обнаружили, что та опасается в доме …
Итак, до завтра, моя хорошенькая З … »
–
О! Имя дамы начинается с буквы З. Это – уже что-то. Есть от чего отталкиваться в нашем расследовании.
–
А подпись?– спросил Амьен.
–
Оторвана… отсутствует… не осталось и одной буковки,– ответил Верро, громко прочитавший письмо, нарочито долго останавливаясь после каждой купюры фразы.
–
Черт возьми! Ты его так оптимистично анонсировал, этот обрывок бумаги, но это письмо абсолютно непонятно. Все, что стало нам известно в результате его изучения, так это лишь то, что покойницу звали Зели, или Зефирин, или Зеноби, или …
–
Значит ты думаешь, что именно она потеряла эту бумагу?
–
Боже мой, мне об этом ничего не известно! Но если не она, то кто?
–
Несомненно, другая, та дама, которая уколола её булавкой. И хочешь я тебе скажу, какую службу сослужил этот фрагмент письма? Он потребовался для того, чтобы завернуть в него отравленную булавку. Это хорошо видно. Посмотри, как его смяли. Злодейка боялась уколоться, и она взяла этот кусок бумаги из предосторожности.
–
Да,– прошептал Амьен, – у нее был весомый повод разорвать письмо. Но, как бы то ни было, невозможно понять, что было написано на этом клочке бумаги.
–
Ты действительно так думаешь?
–
Какие выводы ты можешь сделать из этих обрывочных фраз?
–
Для меня смысл также ясен, как будто перед моими глазами абсолютно целое письмо.
–
Тогда, я тебе буду чрезвычайно обязан, если ты меня посвятишь в суть своих умозаключений, так как мне оно совершенно не понятно.
–
