style="font-size:15px;"> В своём бесконечном сне он сидит на берегу горного озера, снятого в фильме Ким Ки Дука (дальняя пагода в стороне), и сливается с природой так, что перестаёт ощущать границы собственного тела.
Он буддистский монах, знающий тайну смерти. Он сельский лекарь, спасающий обездоленных от лихорадки. Он растение, вцепившееся корнями в мозолистую землю.
…А храпел Олег Евгеньевич действительно знатно. Целый румынский оркестр! Уснуть рядом невозможно. Ирина в начале их семейной жизни и не спала. Тихо лежала рядом, подпирая мужу бок, слушала, смотрела, как Гагарин спит.
Во сне Олег казался ей страшным: глаза, самое красивое в нём, были закрыты, казалось, что совсем другой (чужой) человек. Тем более что Олег выпячивал челюсть как покойник, выставляя неправильный прикус. Верхней губы у него почти не было («из вредности доедаешь», говорила ему Ира, когда сердилась), во сне она совсем исчезала. А из носа вылезали тараканьи усищи.
Терпеть такое постоянное издевательство можно только по любви. Вот она его и полюбила, не сразу, через пару месяцев после свадьбы, но сдалась этому победному храпу.
И снова не спала ночью, теперь уже по иной причине – истекая от желания, прикасаясь лобком к спящей мужниной плоти, из-за чего Гагарин вздрагивал, замолкал на некоторое время, а потом нервно переворачивался на другой бок.
Нечасто, но Олег просыпался, смотрел на неё прищурившись, бормотал что-то типа «достала смотреть, спать давай» и снова отворачивался к стене.
Разве, Ирина, ты не знаешь, что смотреть на спящих нельзя, на то запрет вышел.
И вот мне приснилось, что сердце моё не болит… Гагарин задумчиво глотает вино. Держит бокал на весу. На пузатой стенке бокала отражается свечка.
Олег медитирует. Ему кажется, что всё вокруг – лишь лаковые миниатюры, что вино – это ветер, налетевший с океана. Олег слышит шевеление водорослей. Перемещение водных масс. Всю эту солёную толщу.
Олег видит, как скрипят песчинки. Как солнце перемещается над тёмной водой, не оставляя следов. Олег чувствует музыку, монотонную, как стремление волн стереть друг друга.
Океан распространяется у него внутри, начинает плескаться в руках, стремиться к кончикам пальцев. Океан плещется у него в венах, течёт на юг, к ногам.
Тут Гагарин осознает, что нога, закинутая по-американски, затекла, пытается поставить её на пол, но не получается. Приходится помогать руками (в которых плещется океан).
Он любуется новыми носками – чёрными с тремя белыми полосками на боку. Нога, словно деревянная, падает на пол. Ему становится смешно. Дико смешно. Однако он лишь выдавливает многозначительную улыбку, соответствующую пафосу заведения.
Хорошо, черт побери, после трудного дня трудового выпить бутылку-другую ординарного вина. Да под хорошую закуску… Гагарину никто не нужен. Ему сейчас и одному хорошо. Хорошо ведь, да?
– Слышишь, – обращается Гагарин к своему отражению в бокале и грозно
