style="font-size:15px;"> Самые ранние воспоминания о семье и доме остались у Ирины теплыми. Часто это бывает той самой тонкой соломинкой, за которую можно держаться. И мне бы хотелось начать историю Ирины со знакомства с её папой. Он упоминается не часто, но след его собственного трудолюбия останется жить в его дочери навсегда.
«Папа жил обособленно, хотя я его видела почти каждый день. Дома он вел себя как гость, но в памяти остались воспоминания о его заботе, он увлекался рыбалкой и охотой. А потому трофеи были всегда на столе. Колировкой винограда занимался, помогал другим разводить виноградники. Многие его знали по этому увлечению. По ночам он занимался самообразованием, читал много. У нас до сих пор растет виноград и очень даже хорошо плодоносит».
Стремление к профессиональной реализации себя в обществе – это умение девочка перенимает от отца. То, что в ней стремится к победам, к карьерному росту, к достижениям в той сфере, где она делает успехи, переходит по большому счету от родителя мужского пола.
Почему? Потому что изначально сила потенциальности, действий, делания не женская привилегия, а мужская. А поскольку мы носим в себе и отцовское, и материнское, то не стоит удивляться тому, что на внутреннее развитие имеет право и то, и другое. Ирина не случайно вспоминает виноградник, который до сих пор растет и плодоносит. Он представляет собой символ неустанной энергии, и в «жилах» виноградного куста течет сила жизни.
«Мама очень закрытая, уставшая от жизни, была всегда на работе, две смены на фабрике. Очень была талантливая, способная. Шила нам вещи красивые! Мне кажется, что все время мы работали. Мы с сестрой (на 3 года старше меня) жалели очень маму и всячески старались на себя взять все дела домашние, и это с самого раннего детства. Мы были застенчивыми, скромными и очень закомплексованными. Были у нас с мамой разговоры, но они никогда не были о том, как мы себя чувствуем, нужна ли нам помощь, что у нас что-то не получается. Не было поддержки и одобрения. То, что у меня с внешностью все в порядке, я узнала лет в 25—30. Что я, оказывается, миленькая, симпатичная, а для кого-то и красивая и роскошная».
Мама тоже работает, старается для дочерей, отдает всё, что можно отдать и чем можно поделиться. Есть помощь, есть забота, но она не эмоциональная. Это то, что случилось с миллионом женщин-матерей на постсоветском пространстве. Чувствование и реагирование считалось роскошью.
Если бы все наши предки, два или три поколения, прожившие в Советском Союзе, могли бы смело показывать свои чувства, было бы слишком больно. От бедности, ощущения вечной нехватки и недостаточности, разрушений, войн, политических репрессий и осознания несвободы. А потому, надо было как-то жить. И передавать дочерям внутренний посыл: «Чувства – это слабость. Чтобы выжить, позволить себе демонстрацию доверия и любви непозволительно». Возможно, мама Ирины не хотела показывать себя слабой. Да и умела ли она сама понять, что чувствует?
