обращении, принятом на митинге, в частности, говорилось:
«Трудящиеся столицы Советского Союза, города Москвы, выражают свою братскую солидарность с испанским народом, героически защищающим демократическую республику и независимость своей родины против мятежа фашистских генералов, злейших врагов испанского народа».
По призыву москвичей в короткий срок была собрана большая сумма денег, на которую закупили продовольствие и одежду для испанских детей и женщин. В конце сентября – начале октября судами «Нива» и «Кубань» груз доставили в испанский порт Аликанте.
Как и большинство советских граждан, Александр Родимцев с волнением брал по утрам в руки свежий номер газеты и сразу же искал новости из Испании. Газеты сообщали и о том, как все новые добровольцы, группами и в одиночку, минуя многочисленные запреты и преграды, рискуя жизнью, прибывают в Испанию, чтобы влиться в ряды защитников республики. Читая газеты, он повторял про себя ставшую крылатой фразу: «Но пасаран!» Она не выходила у него из головы уже много дней.
Вспоминая о тех днях и о том, как к нему пришло решение стать добровольцем и отправиться в Испанию, отец рассказывал, что это произошло само собой, без посторонних советов и разговоров на эту тему. Он чувствовал, что может быть полезен на фронте как хорошо подготовленный профессиональный военный и искренне надеялся, что если он подаст рапорт, то будет сразу же замечен и его просьбу удовлетворят. Хотя он, конечно, совершенно не представлял, каким именно образом это будет происходить.
Однако на деле все происходило не так гладко и быстро. Отец несколько раз обращался к командованию с просьбой направить его в качестве добровольца в Испанию, чтобы сражаться против мятежников. Но вслед за первым эмоциональным, хотя и осознанным, порывом и надеждой на то, что его просьба будет удовлетворена, появилась тревога. Он ни словом не обмолвился о своих планах жене, и пока старался не думать о том, что он скажет ей, если придется надолго расстаться, оставив ее одну с маленькой дочкой на руках.
Шли дни, ответа не было, и отец совсем уже было решил, что его рапорт оставили без внимания, когда в сентябре его вызвали к комдиву Урицкому. О своем, возможно, самом главном в жизни разговоре с командованием, определившем, по сути, всю его военную судьбу, он так написал в своих воспоминаниях:
«Девять часов вечера. Подошла моя очередь. Встал со стула, мысленно повторил про себя: “Товарищ комдив, старший лейтенант Родимцев по вашему вызову прибыл”. Волнуясь, открыл дверь кабинета. Человек в военной форме, с посеребренными висками… поднялся из-за стола и подошел ко мне. Пожал руку, предложил сесть.
– Нам известно, – начал он, – что вы более трех лет командуете взводом в полковой школе. Мы согласны, Александр Ильич, удовлетворить вашу просьбу. Поедете в Испанию. Там позарез нужны пулеметчики. Довольны?
– Большое спасибо, – ответил я. – Оправдаю доверие.
– У вас жена и
