желтом сарафане, и накинулась на водителя:
– У тебя что повылазило! Боже, куда мы попали! – воскликнула она, озираясь по сторонам.
– Тоже мне царица-кикимора, – подумал Тим, но его внимание вновь привлекла девочка, которая, помахав рукой, крикнула с балкона: «Мама!»
Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы опереться о перила высокой лоджии, а потом она вдруг развернулась, взмахнула рукой, и сделала шаг в сторону Тима, как балерина.
– Артистка, – усмехнулся он, приоткрыл больше окно, и тут вдруг до него донеслось пение.
Девочка пела английскую балладу. Голос ее отражался от высоких стен, как в рукотворном театре, где сводом служило небо, она так увлеклась пением, что совсем не замечала, что за ней наблюдают, улыбка не сходила с ее лица, и Тим почувствовал, что вот сейчас она уйдет, и волшебство кончится.
Только раз в жизни он испытал такое чувство, когда собирал с родителями в лесу грибы, и столкнулся с оленем. Он столкнулся с ним нос к носу: олень и он сам не успели сперва осознать, что случилось, и замерли на мгновение, разглядывая друг друга; Тим успел рассмотреть его бархатистый нос, и влажные подрагивающие губы, и ветвистые рога.
Олень грациозно поднял голову и, мелко подрагивая кротким пушистым хвостом, прядал ушами, прислушиваясь к звукам, идущим из глубины леса. Олень совсем не боялся и продолжал спокойно жевать мох, который в изобилии рос в подлеске.
На всю жизнь Тим запомнил этот «олений» взгляд, в нем не было испуга, или изумления, в нем была спокойная грация красоты, и чистота, и готовность к прыжку и полету.
Хрустнул рядом сучок.
«Тим, ты где?» – раздался поблизости голос мамы, и олень, насторожившись, гордо, с достоинством, шагнул в росистый туман.
Продолжая петь, девочка неожиданно обернулась, на мгновение их взгляды встретились, – она резко оборвала пение, фыркнула, и убежала с балкона, хлопнув дверью.
Он заметил у ворот Веру, которая сделала ему знак рукой, чтобы он спустился.
– Выйди, дело есть! – позвала она.
«Ну, чего ей опять?» – удивился Тим.
Они учились вместе с первого класса еще на микрорайоне, а потом в один год перевелись в новую школу, и Верка всегда была рядом, где они только вместе не лазили.
Конопушки весело прыгали у нее на лице, и выгоревшие волосы летом оттеняли загар, но больше ничего примечательного в ней не было, она была такая, как все девчонки, пожалуй, только не дулась так, как другие, и все время пропадала с мальчишками, а куклы – это было не для нее.
Тим привык к ней, и всегда относился к ней, как к чему-то обычному, постоянному, тому, что всегда рядом.
«Вера? А, Вера…» – небрежно отзывался он, когда кто-нибудь из приятелей спрашивал о ней.
Правда, за последний год кое-что изменилось, непонятно почему, но иногда он испытывал странное томление в ее присутствии, и это его волновало и будоражило, и требовало какого-то выхода, но какого, он еще и сам не знал.
– Отец
