дня. Так с каким потрясенным видом она это выслушала! Внуку хозяйки было всего-то семь лет, но Рэйч испытывала к нему необъяснимое отвращение. И, опустив глаза, с молчаливым упорством мотала головой, пока Роника, мысленно плюнув, не отослала ее на кухню. Не проверяет ли она, до каких именно пределов может дойти ее непослушание, прежде чем хозяйка взбеленится и накажет ее? Что ж, Роника Вестрит не из тех, кто бьет своих слуг или сажает их на хлеб и воду. Она действует проще, и Рэйч скоро сама в том убедится. Если ей уж так поперек горла жить в чистом и порядочном доме, где слуг кормят досыта и отнюдь не перегружают работой, а госпожа милостива и терпима, – что ж, пускай отправляется обратно к Даваду, а там, глядишь, и на невольничий торг. Как знать, куда ее оттуда закинет судьба…
Жаль, однако. Задатки-то у девки неплохие.
И Давада жаль. Он, конечно, проявил доброту, прислав Рэйч к Ронике в услужение, но тем самым вплотную подошел к торговле рабами, зазорной для представителя старого купеческого рода. Какой срам! В самом деле, до чего докатились в наше время иные отпрыски старинных, некогда славных семейств!
Роника укоризненно покачала головой и постаралась выбросить Давада с Рэйч из головы. Ей было о чем поразмыслить и помимо кислой физиономии Рэйч да незавидной судьбы Давада Рестара, готового вот-вот замарать руки незаконным промыслом.
Но это все мелочи. Ее Ефрон лежал при смерти…
Эта мысль была вроде занозы в босой ноге, которую никак не удается обнаружить и вытащить. И которая при каждом шаге напоминает о себе болезненным уколом.
Ефрон умирал. Ее неустрашимый здоровяк муж, некогда пригожий молодой капитан, неутомимый любовник и отец ее детей, опора семьи… И вот этот-то могучий человек буквально рассыпался прямо у нее на глазах. В одночасье он превратился из пышущего жизнью богатыря в беспомощный комок скрученной страданием плоти, исходящей стонами и потом. Помнится, когда они поженились, она, юная невеста, пальцами обеих рук не могла обхватить широченное запястье жениха… Куда подевалась теперь вся эта мощь? Торчащие кости, обвисшая кожа… Роника вгляделась в лицо мужа. С него сошел весь загар, оно было едва ли не белее подушки. Только волосы были по-прежнему черными, но и они утратили прежний блеск, сделавшись совсем тусклыми. Теперь они блестели лишь от болезненного пота.
Трудно было поверить, что это тот самый Ефрон, которого она знала и любила целых тридцать шесть лет.
Она отодвинула в сторону тряпицу и тазик с водой. Она знала – ей следовало бы уйти и оставить его отдыхать. Она все равно ничего больше не могла для него сделать. Она умывала его, поила снадобьями от боли, хранила его покой. А ведь когда-то… Как они строили планы на будущее, как до самого рассвета дурачились и болтали в постели, в просторной супружеской постели! Отброшены прочь душные одеяла, все окна распахнуты настежь, и морской бриз гуляет по комнате, не зная преград…
«Вот вырастут
