style="font-size:15px;"> – Не я уезжаю, а ты. Не так следовало бы мне преподнести тебе эту весть… но, как обычно, беседа с тобой сразу отвлекла меня от того, о чем я первоначально собирался говорить. Итак, ты уезжаешь. Потому-то я и пришел за тобой в мастерскую: сказать, чтобы ты шел укладывать вещи, ибо тебя вытребовали домой. Твои бабушка и мать известили нас, что твой дедушка умирает. Тебе следует быть сейчас с ними.
На лице мальчика отразилось горестное смятение чувств, и Бирандол сокрушенно добавил:
– Вот видишь, как неуклюже я тебе все это вывалил. Прости меня. Ты так редко рассказывал о семье… Я и не подозревал, что дедушка был так близок тебе.
– На самом деле это не так, – просто и прямо ответил Уинтроу. – Правду сказать, я по сути-то едва его знаю. Когда я был маленьким, он все плавал по морю. А когда изредка приезжал, то всегда пугал меня. И не то чтобы он бил меня, нет. Просто… такая сила от него исходила! Когда дед входил в комнату, то казалось, что он в ней не поместится. И голос у него был такой… и борода… Иногда я слышал, как другие люди говорили о нем. Уж на что я был мал, а и то чувствовал, что для них он – герой из легенды. Мне и в голову не приходило назвать его «дедулей». Даже «дедушкой» не осмеливался. Он приезжал и врывался в дом, точно северный шторм, и я, вместо того чтобы радостно бросаться навстречу, большей частью старался спрятаться где-нибудь подальше. Меня, конечно, вытаскивали и ставили перед ним. И я только помню – он всякий раз возмущался, как я плохо расту. «Это что за тщедушная былинка? – громыхал он. – Выглядит так, словно кто взял других моих мальчуганов да в два раза уменьшил! Вы тут что, его плохо кормите? Или он есть не желает?» А потом подтащит меня поближе и давай щупать мою руку, словно я скотина, которую откармливают на убой. И я все время стыдился своего маленького роста, словно был в том виноват. А потом меня отдали в послушники, и мы стали встречаться еще реже. Но тот его образ остался жить в моей памяти, нисколько не изменился. Однако сейчас я страшусь не своего деда… и даже не бдения у его смертного ложа. Я просто не хочу домой, Бирандол. Там… так шумно…
Молодой жрец сочувственно покачал головой.
– По-моему, пока я сюда не попал, и думать-то как следует не выучился, – продолжал Уинтроу. – Там было слишком шумно. И суетно. Не помню, чтобы у меня когда-нибудь было время поразмыслить. Утром Нана вытаскивала нас из постелей… и до самого вечера, пока нас не вымоют и опять не уложат, все какая-то беготня. Одевают… тащат куда-то на улицу… уроки, еда, посещение друзей, переодевания, снова еда… и вот так без конца. Знаешь, когда я сюда приехал, то два дня из кельи не выходил. Не стало рядом Наны, мамы и бабушки, которые меня туда-сюда гоняли, – я и не знал, чем заняться. И потом, мы с моей сестренкой очень долго были как одно целое. Нас дома и звали-то куда-то не порознь, а всегда одним словом: «дети». «Детям пора спать». «Детям пора ужинать»… Так что, когда нас наконец разделили, у меня словно бы полтела отрезали.
– Ага! – усмехнулся Бирандол. – А я-то всегда гадал, что это значит – принадлежать к роду Вестритов. Все пытался представить,
