ни одного гражданина с именем, не упомянутом в реестре.
В детстве, в интернате, их часто пытались дразнить, но Эдуард спуску обидчикам не давал, кто бы они ни были – ни своим, ни Елениным, чем заработал признательность девушки и репутацию человека, связываться с которым – себе дороже. К временам грамматической школы недоброжелатели если и осмеливались распускать свои поганые языки – то лишь за спиной и вполголоса, ну а среди студентов риторской школы, молодых сторонников свободы и прогресса, большинству было абсолютно наплевать, как кого зовут и кто какого происхождения – если ты, конечно, не сын вольноотпущенницы или рабыни, но, слава Константину, сия участь Эдуарда миновала.
Словом, если раньше Эдуард, засыпая вечерами, мечтал о том, что, получив образование и достигнув, таким образом, полного совершеннолетия, непременно сменит имя на более благозвучное – Гней там, к примеру, или, может, Юлий, – то последнее время он если и не передумал окончательно, то уж точно сильно охладел к этой идее. Разве что Спурий все-таки надо будет убрать…
Стоял ясный, по-весеннему теплый день. С учебником под мышкой Эдуард, как обычно, ожидал Елену в портике школы. Занятия у их учебных групп заканчивались одновременно, но девушка почему-то всегда выходила из здания на десять-пятнадцать минут позже него. Как у нее это получалось, Эдуард не понимал, но давно смирился как с неизбежным.
Сегодня, впрочем, Елена превзошла сама себя, заставив его прождать добрых полчаса. Эдуард собирался даже высказать девушке свое недовольство, но, едва взглянув в лицо, передумал: та явно выглядела чем-то обеспокоенной.
– Что случилось? – поинтересовался он, нахмурившись, вместо обычного приветствия.
– Помнишь, я тебе рассказывала о дяде Турусе? – вопросом на вопрос ответила девушка.
– Помню, а что? – кивнул он.
В отличие от него, Елена своих родственников знала. Точнее, одного родственника – старого оратора Туруса, которого называла дядей, хотя по возрасту тот, скорее, годился ей в деды, если не в прадеды. Жил он где-то на окраине города, вроде как небогато жил, но за учебу «племянницы» платил исправно. Эдуард сам никогда его не видел, но знал, что Елена «дядю» почему-то немного побаивается – без очевидной причины, иррационально.
– Мне сообщили, что он хочет меня видеть, – сказала девушка. – Говорят, он умирает…
– Просьба умирающего священна, – пожал плечами Эдуард. – Надо навестить старика.
– Я понимаю, но… – Елена не любила прямо говорить о своем страхе – как и вообще о своих слабостях, которых, впрочем, было не так много. – Сходи со мной, а? – подняла она на приятеля свои огромные серые глазищи.
– Не знаю, удобно ли… – заколебался юноша.
– Удобно! – поспешила заверить она. – Дядя всегда говорил: заходи с друзьями. Я, правда, и одна-то не особо заходила…
– Ну хорошо, – кивнул Эдуард. – Сходим.
– Спасибо! –
