любой книги, любой одежды, любого слова есть свое место. Например, для обуви есть свое специальное место – обувница, книгам место – в библиотеке, а Корану – место в мечети; одежда для мечети – это чадра, дело, которым следует заниматься в мечети, – богопоклонение и намаз, а здесь – школа. Если мы начнем в школе читать Коран, надевать чадру и совершать намаз, чем мы должны будем заниматься в мечети?» Таким образом, разногласия между мной и завучем усилились. Она не соглашалась с тем, чтобы Коран присутствовал в школе, я же ни за что не собиралась уступить ей и допустить изъятие Корана из школьной библиотеки. Она не разрешала мне раскладывать Коран на книжных полках библиотеки. В конце концов меня освободили от функций руководителя библиотеки, которые передали дочери директора школы. Несмотря на то, что этими действиями они обидели меня, отлучили от любимого дела и подрезали мне крылья, я все же научилась летать. Я поняла, что книга – мой лучший друг по жизни.
Личности и герои внутри книг были для меня такими же симпатичными и интересными, как и люди вне книг. Поэтому книга, подобно будильнику, стала для меня своего рода точкой пробуждения. Закончив третий класс среднего, основного школьного курса, я начала поглощать все, что носило название книги. Я читала, проглатывала и переваривала любую книгу, которая мне попадалась. Мы с Зари устраивали состязания по чтению книг. Чтение художественной и религиозной литературы, а также поэзии лично для меня было хорошим развлечением. На лето у каждого из нас была своя программа. Разумеется, осуществления контроля над десятью-двенадцатью детьми в одном стометровом доме и обеспечение их пропитанием – дело непростое, требующее учета. Через день моя мать пекла хлеб. Она была большой умелицей, владела разного рода навыками и мастерством. По утрам я просыпалась от аромата домашнего свежеиспеченного хлеба, древесных поленьев и хлебной печи. Имитируя петушиное кукареканье, мы переворачивались в своих постелях с одного бока на другой. А когда первый луч солнца касался стен нашего дома, мать говорила: «Девочке не пристало валяться в постели до полудня!» А отец, в дополнение слов матери, говорил мальчикам: «Мужчина под пригретым солнцем одеялом становится ленивым и вялым».
Мы вставали, и каждый из нас брался за какое-нибудь дело. Я обычно помогала матери – месила тесто или раскатывала лепешки. Днем, после обеденной трапезы, после того, как мы убирали со стола и властитель небосвода – солнце – достигало зенита, отец снабжал нас подушками и, не допуская каких-либо возражений, укладывал на послеобеденный сон. Я всегда боролась со своими глазами, чтобы прогнать с них сонливость. Отец, который, как правило, бывал самым уставшим, раньше всех нас засыпал, сидя. Как только раздавался храп отца, мы по одному вскакивали и разбегались каждый по своим делам. Мы встречались с Зари и Махназ, которые таким же способом уклонялись от послеобеденного сна, брали в руки деревянные прутики и начинали гоняться за стрекозами,
