истеме Ridero
Холодный завьюженный город ещё не успел освободиться от сумрачной пелены ночи, когда по одной из его улиц шёл Михаил Степанович Кульмин, симпатичный мужчина сорока лет, крепкого телосложения, невысокий и широкоплечий. Его лицо было бледным, глубоко посаженные глаза выражали полную растерянность. Полы его пальто были расстёгнуты и широко развевались от встречных порывов ветра. Крупные хлопья снега постоянно налипали на ресницы, но, не обращая на них внимания, он продолжал идти быстрым размашистым шагом. На окраине города Кульмин свернул во двор и поднялся на высокое крыльцо трёхэтажного жилого дома. Сначала он стряхнул с себя снег и лишь, потом, придерживая входную дверь, бесшумно вошёл в подъезд.
Чёрный мордастый кот с длинным облезлым хвостом и выпученными сверкающими глазами неожиданно спрыгнул с батареи, угрожающе зашипел и, путаясь под ногами, бросился вниз.
– Чтобы тебя черти разодрали! – незлобно выругался Михаил Степанович и прежде, чем вынуть из кармана ключи, поплевал через левое плечо.
Весь остаток ночи он, как неприкаянный, слонялся по квартире: неоднократно брал с журнального столика вечерние газеты и, бегло просмотрев пару заметок, тут же откладывал их в сторону.
Лишь перед самым рассветом, откинувшись на спинку кресла, он устало закрыл глаза и почти мгновенно заснул, но уже вскоре вновь поднялся и, раздвинув шторы, выглянул в окно.
Было начало восьмого. Метель заметно стихла. По тротуарам, недавно полупустым, теперь торопливо шли хмурые полусонные люди.
После некоторых раздумий Михаил Степанович нерешительно подошёл к телефону и, напрягая память, набрал сложный шестизначный номер.
– Кульмина Светлана Алексеевна? – переспросил незнакомый женский голос.
– Да… – робко произнёс Михаил Степанович.
– Родила мальчика! Рост – пятьдесят четыре. Вес – три восемьсот. Алло… Вы слушаете?
– Да…
– Мамаша и ребёночек чувствуют себя хорошо.
Михаил Степанович хотел ещё о чём-то спросить, но на другом конце провода уже положили трубку.
– Рост – пятьдесят четыре. Вес – три восемьсот… – машинально повторил Кульмин и, словно ополоумев от нахлынувшей на него радости, стал возбуждённо бродить по гостиной. Вскоре он остановился и вдруг подпрыгнул высоко кверху и, касаясь рукой потолка, громко воскликнул:
– Родился мальчик! Господи! Как здорово! У меня родился сынишка…
Немного покривлявшись перед зеркалом, он повертел у виска указательным пальцем, слегка присвистнул и, круто повернувшись, плюхнулся на тахту. Он лёг на спину, положил руки под голову и задумался о прелестях будущей семейной жизни. Его бесцельный взгляд остановился на портрете Светланы Алексеевны, умной и очаровательной жены, одарённой от природы нежностью и кротким, покладистым характером. Её густые волосы белокурыми локонами спадали на красивые плечи, а короткий вздёрнутый носик придавал правильным чертам её лица особую привлекательность.
– Милая моя девочка… – ласково прошептал Михаил Степанович. – Ты не представляешь, как я счастлив!
В этот день он неоднократно навещал Светлану Алексеевну. Один раз, во время кормления, она даже смогла показать ему сынишку. Пристально вглядываясь в младенца сквозь прихваченные изморозью стёкла, Михаил Степанович безумно хотел взять его на руки. Он, не стесняясь, плакал и чувствовал, что с этого момента как-то по-новому, более жизнерадостно стал воспринимать окружающий мир.
Не обращая внимания на усиливающийся мороз, Кульмин обошёл почти все коммерческие магазины города и лишь под вечер, уставший и огорчённый тем, что не смог приобрести хорошую импортную коляску, вернулся домой. Несмотря на бессонную ночь, он не думал об отдыхе.
– Мальчик! Крошечный, словно игрушка… – взахлёб говорил Михаил Степанович худощавой меланхоличной соседке Софье Павловне.
– А Светка – молодец! – похвалила она, нетерпеливо поглядывая на входную дверь. – Смотри, как быстро…
– Сам удивляюсь. Вечером проводил, а к утру… – Михаил Степанович боялся, что его не дослушают. – Я так рад! Я…
– Степаныч, извини, у меня плита… Вода кипит, – оправдывалась Софья Павловна.
– Понимаю, – огорчённо вздохнул Михаил Степанович и тут же продолжил: – Двенадцать лет ждали. Потеряли всякую надежду. Представляете, Сонечка? Двенадцать лет…
Оставшись один, Кульмин снова загрустил, но уже вскоре, немного успокоившись, подошёл к портрету жены.
– Ангелочек мой… Родная моя девочка… – ласково произнёс Михаил Степанович. Он снял портрет со стены и поцеловал.
Длинный пронзительный
