этому произойти, чтобы я понял? Почему только так?!!
Дядя Вано ответил не сразу.
– Загадки твои мне всё равно не понять. А гадать – что толку.
– Не могу. Мне об этом нужно рассказать, но не тебе, дядя Вано, и на два подхода у меня не хватит сил. А говорить надо искренне, иначе всё прахом.
– А ты всё продолжаешь надеяться…
– Да. Надеюсь. Но, в любом случае, завтра улечу. Будь как будет.
Уже вечерело.
Дядя Вано на прощание ободряюще похлопал меня по плечу. Я уже отвязывал лодку, когда он произнёс:
– А ведь это шла моя правнучка, и она даже не знает, что я – это я. Так тоже бывает. Галактика становится мельче песчинки.
– Да?
– Угу.
Легко оттолкнувшись от поросшей водорослями сваи, я прощально махнул рукой.
– Может, больше и не свидимся, дядя Вано.
Лодка тихонько покачивалась на волнах.
– Всяко бывает…
Мне показалось, что его лицо погрустнело. Он всё понял. И попрощался.
Всем Крыльям. Говорит Капитан Алохаи. Начинаем действия в завершающей фазе, план отхода пересылается прямыми пакетами, приступаем по сигналу, проконтролируйте получение данных.
Он немного помолчал, раздумывая, не добавит ли ещё пару слов, но передумал.
Конец связи.
Всё. Кончено. Джон, ожидая зеленых сигналов системы оповещения, вывел на обзорную виртпанель собственное изображение. Насупленное, грозное и непоколебимое. Таким его видят парни во время сражения. В том было что-то от религиозного ритуала, отправления своего рода культа – в конце каждого сражения он, чтобы тщательно удалить эту приставшую к лицу маску, подолгу всматривался в незнакомого ему человека, роль которого ему поневоле приходилось играть. Не скажешь, что это жёсткое выражение лица было ему неприятно… просто это был не он.
Напряжённые черты, словно из камня вытесаны, сдвинутые брови, стеклянные глаза, чуть оскаленный рот и глубокая складка на лбу. Попробовав улыбнуться, Джон скривился от боли в затекших мышцах. И эта челюсть, сжатая так, чтобы никто, не допусти Космос, не услышал лишнего. Никто на свете не узнает, что творится у него на душе.
Страшная, всё-таки, картина. Невероятно страшная. Продукт долгих лет яростной ломки и молчаливого потакания внутренним слабостям, лишь слегка прикрытым этой, как кажется со стороны, непробиваемой бронёй.
На сегодня всё заканчивается. Всему приходится заканчиваться. На графиках эффективность огня неуклюже ползла вниз. Силы у парней были на исходе, и, хотя контратаки кое-где ещё удавались, не оставалось ничего умнее отступления.
Ему ли не знать, что стоит за этими графиками…
Время послушно мигнуло и проглотило ещё час, пролетевший, словно миг.
Тьма тебя побери, выбирай левее, повторяю, двадцать градусов левее!
