мешком, наполненным иностранной валютой, он откупил небольшой ресторанный комплекс, заказал медведя с цыганами, исполнительниц танца живота и прочих скоморохов. Поил всех, пока не закончился последний доллар, причем исполнительницы животных танцев, не смотря на то, что выпили коньяка больше цыган и медведя, еще и выставили счет, который бы заставил почесать голову с тыльной стороны представителя первой десятки олигархической элиты по версии журнала «Сибирский предприниматель».
Вот так Пашка, то появлялся на короткий срок, то опять исчезал на годы. Всякий раз, приезжая, он заявлялся к Михал Иванычу, исхудавший, пахнущий смолистым дымом и тройным одеколоном, но пьяный и довольный жизнью, размахивал пачками денег и звал Михал Иваныча отметить приезд, и как он говорил: «Глотнуть пивка». «Глотнуть пивка» часто завершалось массовым месячным запоем, при этом Михал Иваныч всегда искренне удивлялся тому, как много людей можно собрать благодаря бесплатной выпивке и закуске, а так же тому, как легко они становятся друзьями и объединяются во временные сообщества, как много мужчин, а то и женщин, с целью пьянства и разврата готовы оставить семьи на несколько дней и даже любимую работу.
Таким образом, к своим сорока восьми годам Паша не обзавелся ни семьей, ни жилищем, не считая пары таежных землянок и яранги где-то за полярным кругом, да и накопления его похоже большей частью пошли на популяризацию азиатских танцев в регионе и на материальную поддержку цыганской диаспоры Забайкалья и Сибири причем без всякой обратной связи.
Пару месяцев назад Паша опять заявился в съемную комнату Михал Иваныча с разбухшей от содержимого спортивной сумкой, был подозрительно серьезен, даже, казалось, чем-то озабочен, пожаловался на погоду в тайге, обвинил высокопоставленных работников министерства лесного хозяйства в нетрадиционной сексуальной ориентации, позволил себе несколько эпитетов в отношении крупных банковских учреждений, из которых сравнение с кошачьими экскрементами было самым благозвучным, и в завершении этой доверительной беседы, попросил Михал Иваныча присмотреть за грузом, который, нужно полагать, был помещен в вышеупомянутую спортивную сумку с кармашками на молниях, при этом, с совсем уже серьезным видом, попросил ее открыть, если он в течение недели не появится, и прочитать письмо. После этого, они обнялись и Паша, допив полстакана адыгейского коньяка, раскатисто скинул внутренний воздушный балласт, и, водрузив на нос, темные очки, растворился в вечернем городе, серьезный и таинственный, как агент спецслужбы на вольных паях, но имеющий долю в уставном капитале крупной благотворительной организации, а так же небольшой домишко в курортной зоне. Больше Михал Иваныч его живым не видел…
Сумка теперь лежала на нижней полке шифоньера, лишив трусы, носки и майки привычного комфорта. Михал Иваныч благоразумно решил не упоминать о ней капитану с пистолетом и запасной обоймой
