Нью-Йорка и Лондона было продано 4 миллиона шкурок «аделаидской шиншиллы». Но в наши-то дни – куда новозеландской «шиншилле» тягаться с китайским флисом?
А теперь самое главное: в отличие от всех прочих зверей, чебурашка при виде опасности не убегает и не нападает на обидчика. Она замирает на месте и боится изо всех своих сил! Так боится, что, по словам Сереги, ее страх расплывается волнами в диаметре пятнадцати метров. И приручается, привыкает к человеку чуть ли не за день. Но, внимание, если ваш сосед заметит у вас в доме поссума и стуканет в полицию, штраф за преступление составляет 200.000 новозеландских долларов!
Про балет
Если честно, танцевать совсем не хотелось. Но как бы вы поступили на моем месте?! Перед концертом по случаю 55-летия автомата Калашникова в Йеменском краснознаменном ансамбле пляски имени Царицы Савской заболел исполнитель, и местные власти буквально умоляли меня занять его место, недвусмысленно намекая на наше внешнее сходство и мои врожденные способности к хореографии. Пришлось согласиться.
Вообще-то говоря, я и танец – это практически одно и то же. Про Галину Уланову слыхали? Рассказываю. На заре туманной юности, в пору моей недолгой трудовой деятельности в АПН, я был командирован в Большой театр. Светоч нашего искусства собирался тогда на гастроли в Мексику, и мне предложили предварить это культурное событие завлекательным репортажем в тамошней прессе. «Кто тут у вас в авторитете?» – мой наивный вопрос человеку, ответственному за связи с прессой, звучал более элегантно, но сути это не меняло. Балет решительно не вписывался в сферу моих юношеских интересов. Познания автора будущего репортажа в области Мельпомены ограничивались просмотром нескольких постановок, среди которых запомнился «Спартак» с Васильевым и Лиепой… Мне назвали три имени, одно из них навевало смутные ассоциации – Галина Уланова. Два других – Юрий Григорович и Михаил Лавровский – не говорили вообще ни о чем. Поскольку Yandex в ту пору изобретен еще не был, всемирная известность обоих оставалась для меня тайной. Григорович, слава богу, в телефонном разговоре наотрез отказался встречаться с нарождающейся акулой пера. Если бы это произошло, рассказывать теперь было бы еще более стыдно. С Лавровским говорили в каком-то кабинете: у меня к нему, если честно, не было внятных вопросов, а у него – ответов. Галину Уланову я долго мучил вопросами о сущности искусства в балетном классе на фоне воздушных созданий, машущих пуантами у станка. Ей, если честно, вряд ли было интересно. Мне, если честно, тоже. Куда большее впечатление на меня произвел невероятный контраст: закулисная машинерия сцены, гигантские шестеренки в солидоловой смазке, стальные тросы, а между всем этим – порхающие тонюсенькие барышни в белоснежных пачках… «Ну, ты даешь!» – узнав о моей дремучей наглости, сказала мама, театральный критик, которая дружила или общалась со всеми упомянутыми участниками процесса. Но мой репортаж, можете не сомневаться, взахлеб читала вся Мексика. (см. фото 19)
Фото
