я прямо на грязную мостовую перед носом у сердобольной Дороты, кухарки, шедшей на рынок за свежей зеленью, и ее приятеля, известного пивовара Вархиса, прибывшего в город насчет кое-каких поставок своего бесценного продукта. Они так требовательно возвестили всему миру о внезапном недомогании бедной девушки, что несший деревянные чушки мужичонка с испугу присел и рассыпал поленья, а худосочная лоточница вытаращила глаза и задаром протянула кувшинчик с кисловатым мутным напитком.
Свое покровительство Дорота не оставила и после того, как я пришла в себя, благо для этого были причины – я так мучительно пыталась понять, что со мной произошло и происходит, кто эти люди и где я нахожусь, что кухарка прослезилась от жалости и еще долго шумно сморкалась в батистовый платок таких размеров, что вполне подошел бы мне в качестве шали. Признаться, доброта Дороты оказалась столь же необъятной, как и ее необъятные телеса. Она не побоялась привести в свой дом совершенно незнакомую девушку, подобранную ею в прямом смысле на улице. И она не побоялась заявить соседям о том, что ручается за ее порядочность.
– Не сомневайся, милочка, – говаривала она, когда очередной слух о моей злосчастной персоне достигал ушей добропорядочных граждан Песчаной улицы, – Я в людях разбираюсь ого как! Я с первого взгляда признаю, кто чего стоит, а ты – девушка порядочная, скромная и благоразумная. Тебе незачем беспокоиться – они поболтают и перестанут.
Лишь однажды, много дней спустя Дорота призналась, что ее первый взгляд пал отнюдь не на мое благоразумие, а на добротную юбку из серой тонкой шерсти, со складками и искусной каймой зелено-коричневого узора исключительно добропорядочного вида, а еще на мой безупречно сшитый лиф, открытый ровно настолько, чтобы не слыть вызывающим, а еще на широкие рукава тонкой белой рубахи поразительной чистоты и свежести. Дорота даже и помыслить не могла бы, чтобы у девушки из неприличной семьи хватило бы вкуса одеться так элегантно и весьма недешево. Про девиц другого толка кухарка и слышать не хотела.
Что ж, мой наряд был откровением и для меня самой и вызывал не меньше вопросов, чем ответов. Выходит, я здешняя, раз оделась в точь по местной моде? К тому же разглядев одежду как следует и внимательней, я сделала открытие, немало меня потрясшее и порадовавшее, но добавившее вопросов еще больше: на внутренней стороне пояса юбки располагался внушительный карманчик для ценностей, где я обнаружила прелестный бархатный кошель, туго набитый золотыми дукатами. О таком богатстве я не могла и помыслить, но это, как оказалось, было не последним сюрпризом моего наряда. Тщательно скрытая узенькая полость рядом со швом лифа оказалась доверху набита небольшими красными камешками, словно стручок горошинами. Это были рубины, я поняла это сразу, и один тот факт, что я умею неплохо разбираться в драгоценных камнях, заставил меня окончательно растеряться. Да кто же я такая?
К чести жителей Песчаной улицы, на которой с легкой руки Дороты я стала жить, мое неожиданное и непомерное в здешних местах богатство
