в котором народу было больше, чем в школьной столовой во время обеда. Харди показал на единственный свободный столик в углу, и Марк уселся там ждать.
Сейчас он больше всего беспокоился о своем братишке. Он волновался, хотя Харди и уверил его, что смерть Рикки не угрожает. Он еще сказал, что разные доктора будут с ним разговаривать и пытаться привести его в чувство. Но на это потребуется время. Он объяснил, что докторам очень важно знать, что же на самом деле случилось, правду и только правду, а если им эту правду не рассказать, это может повредить Рикки. Харди сказал, что Рикки могут отправить в сумасшедший дом на месяцы, а может, на годы, если врачи не будут знать правду о том, что мальчики видели.
Харди был ничего себе, только не слишком умен и делал ошибку, разговаривая с Марком так, как будто ему пять лет, а не одиннадцать. Он сильно перестарался, описывая обитые мягким стены палат, чтобы больной не смог разбить о них голову. Он уверял, закатывая глаза, что больных привязывают к кроватям цепями. Совсем как если бы рассказывал страшную историю у костра. Марк просто устал от него.
Он почти ни о чем не мог думать, кроме как о Рикки и о том, вытащит ли он палец изо рта и начнет ли говорить. Марку ужасно хотелось, чтобы это произошло, но ему необходимо поговорить с ним первым, когда шок пройдет. Им есть что обсудить.
Что, если врачи или, не дай Бог, полицейские доберутся до него первыми и Рикки расскажет им все, что случилось, и они узнают, что Марк врет? Что они с ним сделают за вранье? Может, они не поверят Рикки? Раз он так отключился и какое-то время ничего не соображал, то, может, они скорее поверят Марку? О возможных противоречиях в их рассказах даже думать не хотелось.
Просто поразительно, как одна ложь тянет за собой другую. Маленько приврал, вроде бы ничего страшного, затем уже ничего не остается, как врать дальше. Сначала люди тебе верят и ведут себя соответственно, а ты уже ловишь себя на том, что сожалеешь: почему сразу не сказал правду? Мог бы ведь и он не врать ни полицейским, ни матери. Мог подробно рассказать, что видел Рикки. И главной тайны бы не выдал, потому что Рикки ее и не знал.
Все происходило так быстро, что он не успевал соображать. Ему хотелось затащить мать в отдельную комнату, запереть дверь и выложить все, пока он окончательно не запутался. Если он что-нибудь быстро не предпримет, то может попасть в тюрьму, а Рикки – в дурдом для детей.
Появился Харди с подносом, на котором стояли тарелки с жареной картошкой и чизбургерами – два для Харди и один для Марка. Он аккуратно расставил еду на столе и пошел отнести поднос.
Марк немного поклевал картошку, Харди накинулся на котлеты.
– Так что случилось с твоим лицом? – спросил Харди, энергично жуя.
Марк потер шишку и вспомнил, что пострадал в сражении.
– Да ничего особенного, просто в школе подрался.
– С кем же?
Черт! И не надоест ему! Придется снова врать. Его уже тошнило от вранья.
– Вы его не знаете, – сказал он и надкусил чизбургер.
– Может,
