челка. Скотт видит, как Элеонора медленно приходит в себя после сна, понимает, где она и почему, и на ее лице появляется выражение ужаса перед тем грузом, который вот-вот ляжет на ее плечи. Однако при виде мальчика Элеонора выдавливает из себя улыбку.
– Эй, привет, – говорит она, обращаясь к ребенку, и пытается руками привести в порядок волосы. Потом переводит взгляд на экран телевизора, а затем на Скотта.
– Доброе утро, – приветствует он.
Элеонора осторожно оглядывает себя, чтобы понять, все ли в порядке с одеждой.
– Извините, – оправдывается она. – Кажется, я не выдержала и заснула.
Эта реплика не требует ответа, поэтому Скотт просто кивает. Элеонора обводит взглядом палату.
– Вы не видели… Дуга? Это мой муж.
– Кажется, он пошел за кофе, – сообщает Скотт.
– Хорошо, – с облегчением произносит она. – Это хорошо.
– Вы с ним давно женаты? – спрашивает Скотт.
– Нет. Всего… семьдесят один день.
– Но кто же такое считает, – пытается пошутить Скотт.
Элеонора краснеет:
– Он хороший. Просто сейчас слишком взволнован, мне кажется.
Скотт замечает, что мальчик перестал смотреть на экран телевизора и внимательно наблюдает за ним и тетей. Заявление о том, что Дуг взволнован, кажется Скотту немного смешным на фоне того, что пережили он сам и ребенок.
– А у отца мальчика есть какие-нибудь родственники? – интересуется он. – Скажем, деверь у вас имеется?
– Вы хотите знать, есть ли у Дэвида братья? Нет. Его родители умерли, а он был единственным ребенком в семье.
– А ваши родители?
– У меня есть мать. Она живет в Портленде. Кажется, прилетит сегодня.
Скотт кивает.
– Вы с мужем живете в Вудстоке?
– В Кротоне. Это в сорока минутах езды от Вудстока.
Скотт на минуту задумывается, представляя небольшой домик в лесистой долине, легкие плетеные стулья на крыльце. Что ж, скорее всего, мальчику там будет неплохо. А может, и наоборот. Что, если у него возникнет чувство изоляции? А если муж Элеоноры окажется пьяницей, писателем-неудачником вроде персонажа, сыгранного Джеком Николсоном?
– А мальчик когда-нибудь у вас бывал? – спрашивает Скотт.
Губы Элеоноры сердито сжимаются.
– Простите, я не понимаю, почему вы задаете мне все эти вопросы.
– Видите ли, возможно, это выглядит как неуместное любопытство, но мне отчего-то не все равно, что будет дальше с этим ребенком. Все так сложилось, что он мне, можно сказать, не совсем чужой.
Элеонора кивает. Она выглядит напуганной. И боится она не Скотта, а тех осложнений, которые вот-вот возникнут в ее жизни.
– Все будет хорошо, – говорит она и гладит мальчика по голове. – Правда?
Ребенок не отвечает – он неотрывно смотрит на Скотта. Они словно
