всех неотъемлемых ее достоинствах, мы должны заметить, что она имеет большие недостатки. Характер Василя не ясен и даже не естествен; в нем не видно такого простодушного чувства, как в Марусе – он сентиментален, и самое удаление его в монастырь не производит сильного эффекта. Характеры Наума, отца Маруси, и матери ее также не отличаются резкими чертами. В отделке нет художественности: иное растянуто, другое не досказано»[65].
А еще через четверть века «Маруся» стала одной из тем ожесточенной полемики между П. А. Кулишом и М. А. Максимовичем. Возникла она в связи с тем, что Кулиш, по мнению Максимовича, недооценивал Гоголя, чем и была вызвана серия его статей «Оборона украинских повестей Гоголя». Эти вопросы не соотносятся с нашей темой, и мы не будем в них углубляться. Но Максимович, человек по складу характера очень эмоциональный, стремился пользоваться любым случаем, чтобы оспорить оценки Кулиша и подвергнуть их критике. Это стремление и побудило его написать статью «Трезвон о Квиткиной Марусе». Написана она была, согласно авторской помете, 26 октября 1861 г., но опубликована в журнале «Киевская старина» лишь в 1893 г.
Нельзя сказать, что расхождения обоих литераторов в оценке повести Квитки имели принципиальный характер: и тот и другой оценивали ее положительно. Но раздражение, клокотавшее в душе Максимовича, изыскивало любую возможность, чтобы хоть в чем-то, хоть как-то возразить Кулишу. На замечание Кулиша, что другие повести «мы читали смакуючи, а Марусю плачучи; так тут уже хоть и не кажи, що нам роднейшее», он откликается так: «Отчего же: хоть и не кажи? Разве Квиткина Маруся оттого нам роднее, что мы ее читали плачучи? Много слез было пролито и в Малороссии – от чувствительных повестей Карамзина, от разных трогательных сцен из Театра Коцебу; но через эти наши слезы – ни карамзинщина, ни коцебятина не сделались нам роднее нашей смехотворной котляревщины, которую и теперь еще помнят наизусть старосветские украинцы и даже украинки. Квиткина „Маруся“ так прекрасна, что не с чего было отвертаться от нее и самым благовоспитанным малороссиянкам; им-то собственно и читать ее, смакуючи и плачучи»[66].
Он напоминает, что уже через несколько недель после выхода «Малороссийских повестей» появилась «в журнале Московского университета» рецензия О. М. Бодянского, в которой отчетливо изложил он свое мнение о достоинствах и недостатках этих трех повестей и воздал Квитке достойную хвалу, как «первому прозаику в новой словесности малороссийской», и что «было Квитке великое внимание и от журналов петербургских, начиная с „Современника“, поместившего в 1837 году его „Солдатский Портрет“ в русском переводе г. Даля»[67].
Позиция Максимовича была непоследовательной и даже недостаточно внятной. Он то превозносит «Марусю», то упрекает Кулиша в переоценке этой повести: «Очарованный Квиткиною „Марусею“ г. Кулиш…», «А у г. Кулиша в виду все Квиткина „Маруся!“». Остается впечатление, что главным
Молодик на 1844 год. – Т. III. – Харьков, 1843. – C. 172–173.
