style="font-size:15px;"> Сегодня мне кажется, что только очень богатые люди живут так, но тогда это была обычная жизнь зажиточных буржуа, по праву считавших себя краеугольным камнем общества. Это было устоявшееся мнение и слуг, и господ, и никому не приходило в голову подвергнуть его сомнению. Кухарка и горничная, жившие с нами, были венгерки. Садовник, приходивший раз в неделю, – серб. Лизи, моя няня, – швабская немка. До самой старости я затруднялся чистить свои ботинки – и не только из-за избыточного веса, а главным образом из-за того, что с детства в моем сознании укрепилось мнение, что это должна делать прислуга.
Однако основным достоинством этого статуса был не размер дома или количество прислуги, а размеренный темп жизни.
Отец вставал в восемь утра, читал газету и спокойно завтракал, пока мама не напоминала ему из постели – с помощью маленького колокольчика, – что в десять ему надо быть в суде. Тогда он спускался в свой «офис», где его уже ждали два стажера с документами. Он важно усаживался за свой стол, и одна из двух секретарш подавала ему кофе (в фарфоровой чашке фирмы «Розенталь»). Затем он отправлялся в суд пешком. В перерыве между заседаниями перекусывал в соседнем кафе, просматривая еженедельники, и возвращался в фиакре домой.
После семейного обеда он усаживался в кресле в «кабинете» и дремал четверть часа. Затем снова отправлялся в контору, принимал клиентов, просматривал документы, диктовал письма, а около шести вечера поднимался наверх, слушал радио, читал или уходил с мамой на ужин, после которого они играли в бридж. Раз в неделю он ездил на поезде в город Суботица (в ста километрах от Нови-Сада) и оставался там на пару дней, чтобы отредактировать воскресное приложение к венгерской газете «Анфель», которой владела богатая еврейская семья. Раз в неделю он писал статью – как правило, от руки, – а затем печатал ее на пишущей машинке «Ремингтон». В обществе евреев своего круга он слыл умеренным либералом. В день моего рождения – 27 декабря 1931 года – он написал статью о Махатме Ганди и его справедливой борьбе против британского империализма.
Метроном его жизни задавал ей очень медленный ритм. По телефону он говорил раза два-три в день, а в десять вечера слушал новости по радио. Всегда находил время поговорить со мной и выслушать. Я был единственным ребенком, и у меня не было соперников. По воскресеньям он брал меня на футбол, когда играла команда Воеводины. Даже сегодня я помню ощущение своей маленькой ладошки в его теплой руке, когда мы шли на стадион.
Иногда я удивляюсь, куда девалось все то время, которое было в распоряжении отца. Как ему удавалось жить столь неторопливой жизнью – без телевизора, компьютера, мобильного телефона, даже без машины? Может, секрет как раз в отсутствии всей этой техники, якобы призванной экономить время, а на самом деле пожирающей его?
Но при этом по сравнению с маминым темп жизни отца казался просто ураганом. Лизи, моя няня, каждый день будила меня, мыла, готовила завтрак, одевала и приводила в родительскую
