Прошу прощения?
М. Э.: Это такая восточноевропейская народность. Правда, сейчас нас обычно так не называют, но я держусь старых терминов.
Корр.: В любом случае, вы прекрасно говорите по-английски. Вы, должно быть, учились в Англии?
М. Э.: Нет, я освоил язык ещё в Слатине, меня учил один английский путешественник.
Корр.: А всего – сколькими иностранными языками вы владеете?
М. Э.: Пятью; и ещё читаю и пишу на латыни и старославянском.
Корр.: А, так значит, вы человек науки?
М. Э.: Какой из наук?
Корр. (полагая, что Эминович не в совершенстве понимает английскую фразеологию): Я имею в виду, вы учёный, занимаетесь научной деятельностью?
М. Э.: Нет, я шью.
Корр.: Вы хотите сказать, что вы портной?
М. Э. (кивает): Этим я подрабатываю. А на досуге занимаюсь историческими разысканиями.
Корр.: Однако, если я не ошибаюсь, Моппер пишет о вас как об аристократе…
М. Э.: Полно! Вам ли не знать, в какое состояние пришла сейчас старинная аристократия? Одним фамильным наследством не проживёшь, да и что делать тому, у кого оно состоит по преимуществу не в деньгах, а в куче вещей, ценность которых более историческая, чем коммерческая?
Корр.: Но ваше поместье, так красочно описанное в романе, – разве оно совсем не приносит дохода?
М. Э.: Поместье! Пара подвальных комнат в развалинах дома, давно уже не мне принадлежащего. Сырость, вонь, мыши залезают в сапоги. Писатели склонны приукрашивать действительность, и Моппер не исключение.
Корр.: Тогда вам, должно быть, нравится в Лондоне?
М. Э.: На данный момент – да. Здесь я чувствую себя спокойнее.
Корр.: Скажите, а ваш великолепный костюм вы сшили сами?
М. Э.: Что вы, в современных мужских модах я полный профан. Это сшито у вас, на Риджентс-стрит.2
Корр.: Кто же этот талант?
М. Э.: Есть там такой Айзек Райхман… Мне он показался болтуном, но шьёт и впрямь отлично.
Корр.: Мы несколько отклонились от темы. Вы пока ещё ничего не сказали о романе, в котором вас изобразил Моппер.
М. Э.: А разве он стоит того, чтобы о нём говорить?
Корр.: И всё же, как вы его находите?
М. Э.: Сказать по чести, нестерпимо скучным. Будь он написан раньше, когда я сражался в повстанческом отряде, я бы читал его вслух пленным.
Корр.: Какую же литературу вы предпочитаете?
М. Э.: Старую; в особенности восточноевропейскую. Что может быть лучше, чем в ночи при свечах раскрыть издание 1490 года и насладиться превосходной старославянской прозой!
Корр.: У вас, очевидно, развитой литературный вкус…
М. Э.: Смотря что считать литературным вкусом. Есть два рода литературного вкуса, мистер Дуглас, – вкус к приятности и вкус к искренности. С точки зрения первого, мои литературные предпочтения могли бы шокировать
