«Почему же, – недоумевал репортер, – поборники великой русской культуры так не по-русски произносят его, превращая сторонников национализма в жителей молдавского города Бендеры?»
– Странно. А вот некоторые нас называют «москалями». За то, что говорим по-русски.
– Да иди ты! Рассказывай больше!
Это не был контакт или диалог. Скорее обмен фразами. Но и его, видимо, было достаточно, чтобы снизить градус жестокости.
– Ладно, езжайте!
Похоже, импровизация с багажником и вывозом в неизвестном направлении отменялась.
– Только запомните: мы знаем, кто вы и откуда, мы знаем, где ваши семьи, так что живите и бойтесь!
Репортер из Киева не хотел бояться. Он разозлился. Эти люди, «волки», попытались ударить журналистов в самое болезненное место.
Еще недавно он приезжал в белый город у моря, чтобы побродить его улицами и послушать шум моря возле Графской пристани. Он хорошо знал, что где-то рядом, на морском дне, навеки осталась мачта линкора «Новороссийск», взорвавшегося при странных обстоятельствах, и он еще совсем недавно пытался в этих обстоятельствах разобраться.
Он рассказывал своим детям о Балаклавской битве, о том, что фраза «тонкая красная линия», означавшая упорство и мужество военных, появилась именно здесь, когда первый в истории журналистики военный репортер Уильям Рассел, сидя на холме, наблюдал за разгромом шотландского отряда в красных мундирах, выстроившегося в яростно отстреливающуюся цепь.
Он любил к месту и не к месту цитировать Альфреда Теннисона, написавшего об этом разгроме свое знаменитое: «Yours not to reason why, yours but to do and die». Он с детства помнил и описания солдат первой севастопольской обороны, сделанные графом Толстым. И точно как один из увиденных графом воинов пытался в детстве есть арбуз с хлебом. Вкус ему сразу не понравился, но он сказал себе: «Толстой считает, что это вкусно!» – и с помощью великого писателя запихал в себя черную плоть хлеба и красную плоть арбуза.
Он вместе со своими детьми перелезал через забор, чтобы попасть в Херсонес, – как заправский, настоящий севастополец, – и рассказывал им об Ифигении, о греческих колонистах, о фильме «Приключения Буратино» и о князе Владимире. А потом его дочь, закутавшись в клетчатый теплый плед, сидела за колоннадой на белой веранде и, вдыхая аромат травяного крымского чая, смотрела, как по поверхности Артбухты скользит белый парус.
Он был счастлив в этом городе. Но город его предал, на что, как оказалось, не требуется много времени. Это так же легко, как поменять присягу. Чтобы потом, на старости лет, пенсия, как в Москве. Он думал, что Севастополь вечно молодой, а город оказался старым военным пенсионером, коротающим свой век в грезах о несбывшемся вчера.
«Они, наверное, считают себя героями, – пытался понять репортер, – но герои идут в бой с открытыми лицами, а не закрывают их масками». Эти, в масках и с георгиевскими ленточками, оставив себе кошельки и документы, спрятали свои коротконосые «макаровы» и убрались восвояси на мощных джипах.
– Это
