target="_blank" rel="nofollow" href="#i_010.jpg"/>Императрица Александра Федоровна. Фотография 1890-е гг.
Диадема очень близка по композиции к тиаре с розовым бриллиантом. Опять, как и полагалось в пору господства ампира, во всём царит симметрия, а центр чётко выделен. Те же идущие по верху крупные бриллианты, возвышающиеся на алмазных уголках, как бы зависают в воздухе, потому что серебряная оправа с золотой подпайкой совершенно незаметна. Так же с плавных, высоко взмывающих вверх, дуг «катетов» вытянутого треугольника свисает вниз вереница отдельных камней, но на сей раз не капелек-бриолетов, а алмазных грушек-панделоков, отделяемых друг от друга вместо фестончиков парочкой-тройкой листиков. Под самым большим толстеньким панделоком, похожим, скорее, на равнобедренный треугольник со скруглёнными углами (отчего камень напоминает «Око Провидения»), переливается разноцветными огнями овальный бриллиант в 11 карат, обрамлённый в сверкающую рамку напоминая громадную звезду ослепительно сияющую на фоне густого частокола пылающих радужными сполохами алмазных лучей восходящего солнца, правда, ещё не появившегося над горизонтом-«гипотенузой» диадемы.[108] Когда смотришь на этот «лучистый» венец, вспоминается пушкинская «прекрасная царевна Лебедь», у которой «Месяц под косой блестит, / А во лбу звезда горит». Что же касается «месяца под косой», то поэт не раз видел в причёсках красавиц гребни с самыми различными завершениями. Вероятно, такие гребни в форме полумесяца украшались белым жемчугом, с радужным переливом, что и напоминало ночное небесное светило.
Яков Дюваль. Лучистая диадема. 1803 г.
Кстати, эта форма диадемы, в которой сплелись черты русского очелья и головного убора супруг повелителей императорского Рима и Византии, настолько полюбилась ювелирам, что довольно часто повторялась в дальнейшем, получив название «русской тиары».[109]
Яков Дюваль, Жан-Франсуа Лубье. Диадема «Колосья». 1808 г.
Уподоблен был солнцу и большой прозрачный, с лёгким винно-жёлтым оттенком, 37-каратный лейкосапфир, ослепительно сверкавший в изумительно красивом венце вдовствующей императрицы Марии Феодоровны, ласково называемом владелицей «моя диадема из колосьев» (mon diadème en épis) и занявшем с 1829 года почётное место среди русских коронных вещей. Для своей августейшей патронессы Франсуа Дюваль сделал в союзе с Лубье поистине «исключительный по оригинальности замысла и ювелирному исполнению» шедевр. Тонкий золотой ободок изящно поддерживал у висков триады золотистых тучных колосьев, туго набитых алмазными «зёрнами» с отходящими от них усиками остей. Между ними слегка покачивались серебряные стебельки льна с алмазными листочками и вот-вот готовыми раскрыться цветками, чьи бутоны имитировали помимо крупных бразильских бриллиантов тридцать семь сказочной красоты грушевидных бриолетов, покрытых не совсем обычной сеточкой индийской грани и весивших «всего» 130
Алмазный фонд СССР, вып. 2. С. 12, № 51, табл. XXXIV, фот. 51; Кузнецова, Дней Александровых… С. 115–117, илл. 16.
