крайней слабости, вызывавшее мысли о вечном покое на кладбище. Кто-то, может быть, умирал внутри дома или во дворе. А может, это так каким-то образом ухитрялся дышать сам дом, сжигаемый изнутри зловещим багрово-золотистым пламенем.
Я зажмурил глаза и всецело постарался сосредоточиться только на слуховых ощущениях – они сделались сложнее и ничуть не менее угрожающими. Мне почудился шорох ножек многих тысяч кузнечиков, прыгавших с травинки на травинку перед цыганским домом, хотя самих кузнечиков совсем не было видно в радужном мареве, затопившем траву. Кроме шорохов ног кузнечиков по травинкам, назойливо гудел невидимый высоковольтный провод и на нём щёлкали клювиками и хлопали крылышками огненно-красные птички, напоминавшие маленьких нахохленных воробьёв, раскалившихся до тысячеградусной температуры. Они чувствовали, что сгорают, но не могли взлететь, истошно при этом чирикая и беспомощно хлопая крылышками. А внизу, прямо под медленно сгоравшими на проводе птичками, жадно раскрывая зубастые пасти, ползали длинные пятнистые змеи и сбивали резкими ударами жестких хвостов сотни кузнечиков, порхавших среди радужно окрашенных травинок.
Шелест, шуршание, шорохи, стоны и плач, слабое дыхание, бессильно срывавшееся с немеющих губ, чмоканье, щелканье, удручающе монотонный негромкий тоскливый свист, шлёпанье, чавканье и десятки других, банальных по своей природе, звуков, служили ни чем иным, как жалким преддверием или тактической маскировкой могучему однотонному гулу, зарождавшемуся где-то в глубине земли под фундаментом цыганского дома. И в этом пока едва уловимом гуле яснее ясного ощущалась неумолимо приближавшаяся к поверхности земли, а по большому счету – к границам нашего мира, неизвестная, но предельно страшная угроза… Я распахнул глаза и словно услышал слова, негромко произнесенные генерал-майором Панцыревым:
– Мы не просто влипли, ребята, нет – мы врюхались по самые уши, как свиньи в трясину!
Осмотревшись вокруг, я обратил внимание, что, несмотря на яркую иллюминацию цыганского дома и его ближайших окрестностей, на остальной территории Цыганской Слободы царила глубокая тьма и ее усугубляла еще более глубокая тишина. Луна продолжала скрываться за невидимой тучей, в ночном майском воздухе вроде бы пахло чем-то влажным, но ощущение свежести не испытывалось и теплый дождик не капал из черного неба.
– Может сжечь всё к чертовой матери – от греха подальше. А, Сергей Семенович? – сдавленным, неприкрыто встревоженным голосом спросил майор Стрельцов.
– Ни в коем случае, – категорически не согласился Сергей Семенович, – Я не должен компрометировать только что полученное генеральское звание непродуманными поступками. В силу вступает вариант – «Аркольский мост!»
Глава 8
Мой друг, Витя Старцев пил чай вместе с мамой уже в почти полных сумерках. Не голый, естественно, чай, а прилагались к нему блинчики, фаршированные грибами
