не сразу понял, почему его поместили не в душную восьмиместную камеру, заполненную двадцатью арестантами (о таком распределении жилой площади в тюрьмах ему не раз рассказывал опытный в таких делах Гейс), а в темную одиночку. Чем он, спрашивается, лучше или хуже остальных, помещенных сюда государством?
Он так и спросил об этом надзирателя, который привел «баландера» [2] с кастрюлей на каталке:
– Уважаемый, почему меня в общую камеру не завезли?
Разбоев сказал «завезли», потому что из уст развязного Гейса, на обеих руках которого синели безобразные татуировки, слышал, что в тюрьму не «садятся», а «заезжают».
Тот внимательно посмотрел на Разбоева сквозь крошечное оконце «робота» [3] и бросил:
– Моя бы воля, сука, я бы тебя не сюда, а сразу в лес завез.
И перед носом бывшего научного сотрудника с грохотом захлопнулась створка.
Осторожно уместив тарелку с постным супом на крошечный столик, он посмотрел на залитые едой руки и сполз спиной по шершавой стене.
На следующий день ответ на вопрос, почему – сюда, а не в общую камеру, он нашел у старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Вагайцева, который сообщил Разбоеву, что общаться они теперь будут ежедневно, и даже по несколько раз.
– Такие, как вы, Разбоев, – сказал Александр Викторович, – опасны для общества. А мы призваны это общество охранять. К сожалению, вы – тоже часть нашего общества. А потому мы сделаем все возможное, чтобы уберечь вас от смерти. Видите ли, за отсутствием у вас преступного опыта, я вынужден разъяснить вам вполне банальную истину. Окажись вы в общей камере, мне бы уже никогда не добиться от вас признательных показаний.
– Вы думаете, что меня подучат более опытные зэки? – воскликнул Разбоев. – Но вам нечего бояться! Как бывший ученый, я могу вам с уверенностью сказать, что нельзя подучить в том, о чем человек не имеет представления!
Вагайцев тогда сделал внушительную паузу и с саркастически-грустным выражением лица признался в том, что он и не ожидал простых с Разбоевым взаимоотношений. Сказал, что на скорое признание он и не надеялся. Скорее, никогда не ожидал услышать его.
– Что же касается боязни, то мне действительно, – заметил он, – бояться нечего. А вот вас, Борис Андронович, убьют, даже не дожидаясь ночи.
Дни летели стрелой, когда Разбоева вывозили в город на автозаке на проводки и следственные эксперименты, и тянулись, как улитка по виноградному листу, когда он был вынужден оставаться в камере наедине с самим собой. Документы множились, подшивались, в комнате для допросов, где следователь Вагайцев допрашивал бывшего научного работника, выкуривалось бесчисленное количество сигарет, и тяжелый дух табачного дыма бродил по плохо вентилируемым коридорам «Красной Пресни».
«Красная Пресня» – пересыльная тюрьма, и в ней, чего не случается в тюрьме обычной, можно встретить и только что задержанного сотрудниками милиции вокзального вора, и убывающего
Разносчик пищи.
Дверь в камеру.
