узкую полоску губы, пристальный, подозрительный взгляд.
– Лошадке, какая ни на есть, хорошая поклажа не в обузу.
– Ну да… что ж плохого. Домой тащишь?
– А куда же? Бог милостив. Лошадку-то люди кормят, а я сама себе пропитание добываю, даром что ростом невелика.
– Давай помогу. – Нищий ухватился за высокую спинку саней.
Девочка остановилась и посмотрела на него недоверчиво:
– Только не думай, что и тебе достанется.
Бродяга засмеялся:
– Экая ты суровая… не иначе пасторская дочь.
– В точку попал. У многих отцы победнее, но хуже ни у кого нет. Истинно так, хоть и зазорно говорить такое про родного отца.
– Скупой, должно быть, у тебя папаша. И добрым его не назовешь.
– И то и другое. И скупой, и злой, как оса. Но люди говорят, дочь-то еще хуже будет, когда вырастет. Если ей Бог даст вырасти. Это мне то есть.
– Люди зря не скажут… и где же ты взяла этот мешок?
– Твое-то что за дело? Ладно… все равно. Ты не продашь. А продашь, кто тебе поверит! В амбаре утром потихоньку взяла мешок с зерном и отнесла на мельницу.
– А что скажет папаша, когда ты явишься с мешком муки?
– Ты что, с луны свалился? Или Господь тебя недоделал? Что пастору делать дома среди дня? Он в общине.
– В общине? А кто это за нами едет? Слышишь, полозья скрипят… уж не он ли?
Девочка замерла, прислушалась, и лицо ее перекосилось от страха.
– Это он! – всхлипнула она. – Он меня убьет! Убьет!
– Да уж… как раз тот случай, когда дорог хороший совет.
– Вот что, – решительно сказала девчушка. – Ты можешь мне помочь. Возьми веревку и тащи сани, будто они твои.
– И что я дальше буду с ними делать? – Нищий вскинул канат на плечо.
– Тащи, куда хочешь, но чтобы вечером, когда стемнеет, был в усадьбе. Я буду тебя ждать. Не тебя, санки и муку, понял? – поправилась она.
– Попробую…
– «Попробую»… – передразнила девочка. – Попробуй не прийти!
И сорвалась с места – ей надо было успеть домой раньше отца.
Попрошайка скрепя сердце развернул санки и потащил вниз к постоялому двору. С горы – не в гору, но у него были совсем другие планы. Даже не планы, а мечта. Он мечтал о диких лесах к северу от Лёвена, огромных финских лесах.
Ему вовсе не хотелось идти в поселок на берегу пролива между Верхним и Нижним Лёвеном, в эту обитель радости и богатства, где сменяют друг друга роскошные усадьбы и аккуратные фабрички. Любой приют казался ему тесным, любая дорога тяжкой, любая перина тверже камня. Его неодолимо тянуло в вечный покой огромного, непроходимого леса.
Он вздрагивал от каждого удара цепов в ригах. Наверное, такой большой урожай, что до сих пор не обмолотят. Из леса сплошным потоком тащились дровни с бревнами и большими плетеными корзинами с древесным углем, тяжелые
