И вложил ему в руку небольшой, но довольно увесистый кулёчек.
– Детям своим будешь показывать, для наглядности. Им воевать-то вряд ли придётся, но понятие должны иметь, кому они жизнью обязаны. И напоминать почаще, чтобы не забывали. Чем сильнее память, тем крепче мир будут беречь. Ведь, не зря же, столько душ загублено.
Николай развернул кулёк и на простынь просыпались кусочки металла, числом с дюжину. Они были разной формы и размера, с острыми рваными краями.
– Это самые крупные, – прервал минутное молчание подполковник, – а, что помельче, в ноге остались. Чтобы их извлечь, пришлось бы всё исполосовать. Может, какие и сами выйдут со временем, а так придётся тебе их всю жизнь в себе носить. Эта память всегда при тебе будет. Ну, мне, пожалуй, пора. Засиделся я тут у тебя. Поправляйся, лейтенант!
Николай лежал и думал, перебирая пальцами осколки:
«Вот, ведь, какой необыкновенный человек. Нашёл время, не смотря ни на занятость, ни на усталость. И, вроде, посидел всего-ничего и говорил не так уж много, но сколько в нём чувствуется силы духа и веры, и как он умеет тихо, ненавязчиво вселить уверенность в себе и так расположить собеседника, что хочется излить ему всю свою душу, без утайки, аж до самого донышка».
Шурочка
март 1945
Просыпаясь, начинали ворочаться и подавать голоса соседи по палате. Николай открыл глаза и повёл взглядом по койкам.
Вот уже месяц пролетел с того дня как, прямо с операционного стола, его принесли в эту палату. За это время немало народу поменялось. Много человеческих трагедий происходило на глазах у Нащокина, смешиваясь в одну общую трагедию всего многострадального советского народа. Двадцать железных коек, установленных в палате, никогда не пустовали. Конвейер войны работал бесперебойно. На смену одним привозили других. Кто, успешно излечившись, отбыл вдогонку за фронтом, дальше на запад, добивать фашистскую гадину в его логове. Кого-то комиссовали, а кто-то, не справившись с выпавшими на его долю страданиями, помер.
Николаю уже сообщили, что в результате боя, в котором он был ранен, от батареи в живых осталось только двое, считая его. За мужество и отвагу, проявленные в бою, их представили к награде.
Нащокин считал, что слишком залежался. Он уже без посторонней помощи, правда с палочкой, выбирался на прогулки в мартовский сад, в котором ощущался запах наступившей весны. Николай считал себя достаточно здоровым и окрепшим. Нет, больше ему тут оставаться незачем. Пролёживать бока, когда другие сражались на передовой, ему не позволяла совесть. Нужно сегодня же поставить вопрос о выписке. Надежда на скорое возвращение в свою часть уже полностью овладела им. Рано его списывать со счетов, он ещё повоюет. А, если повезёт, то шарахнет прямой наводкой по Рейхстагу, да так, что на весь мир слышно будет…
В коридоре послышались быстрые шаги и в дверь
