в середине ноября явился Руслан. Он стал жить у Толяна.
3
Бомжи проснулись рано.
– Я вчера дрался? – спросил Доцент, стирая кровь с лица. Он был средних лет, среднего роста, худой и невзрачный.
– Толян тебя отметелил, – пояснил Митрич.
– Я-то хоть раз его ударил?
– Что-то не заметил. Да ты уже бухой был, еле на ногах стоял.
– Эх! – вздохнул тяжело Доцент.
Ырыс тормошила Каная.
– Вставай, вставай, – сказал, подходя, Митрич.– Кто рано встает, тому бог дает.
Ырыс повернулась к нему.
– Вчера поздно вышли, так до нас кто-то все контейнеры распотрошил.
Канай потянулся, зевнул.
– А у нас так говорят: коп жойлогон тульку, скажем так, ачкан олот.
– В смысле?
– Лиса, которая много… суетится, от голода сдыхает.
– Его любимая поговорка, – сердито проговорила Ырыс.– Вот уж точно лень раньше его родилась.
– Лень – это хорошо, – возразил Канай.– Лень – это полезно. Если человек ленится, значит, душа у него, скажем так, работает. Значит, понять он хочет, зачем живет.
– Поднимайся, философ, – повторил старик.
– Спит как убитая, – прошамкала Валька, склонившись над Наташей.– Эх, пропадет она тут. Красивая слишком.
Кукла весело крутилась возле бомжей, но вдруг навострила уши. По железнодорожной насыпи к ним спускались Толян и Руслан. Толян что-то нес в полиэтиленовой сумке.
– Доцент, харю умой, – хохотнул он.
Руслан заметил спящую девушку и замедлил шаг.
– Это что за красотка? Кто такая?
Никто не ответил. Он стал, обвел всех нетерпеливым, требовательным взглядом и остановил его наконец на Вальке, стоявшей к нему ближе других. Руслан ждал ответа. Собака зарычала. Валька тупо смотрела на него, приоткрыв рот. За его спиной гневно засопел Толян.
– Вечером к нам пришла, – поспешно сказал Егорыч.– Ушла из дома.
Руслан и Толян направились к своей плите.
– Как у него глаза загорелись, когда Наташку увидал, – покачала головой Ырыс
Канай посмотрел на серое небо. Лишь на востоке оно становилось желтым, а на западе над горизонтом тянулась мутно-голубая полоса. Бомжи взяли огромные черные полиэтиленовые мешки и клетчатые китайские сумки и двинулись в путь. Остался только Митрич. Они вышли на дорогу. Миновали плиты. Слышно было, как под крайней плитой хныкала Светка. Кукла то отставала, то забегала вперед. Дорога шла параллельно железнодорожному полотну. По одну ее сторону тянулись заводские заборы, за ними стояли обшарпанные, с разбитыми окнами, заброшенные корпуса. По другую – цепочкой – кучи земли вперемешку с булыжниками. На кучах и возле
