предугадывать любое желание, любой каприз близкого человека. Когда у Татьяны в гостинице внезапно разболелась голова, начался ее приступ, существование которых она тщательно скрывала все время, а тут на тебе, схватило, Мих Михович пошел луноходом по всем этажам, стучался в каждый номер, пока не нашел нужных таблеток. Вот если б узнали те, кто его, как им кажется, знал, – удивились бы. Смеху было бы!
Здоровьем, благодаренье Господу, природа не обидела, всегда правофланговым и в школе, и в институте, и на сборах в армии, в волейбол – любимая игра – такие «гвозди» вколачивал – мяч отлетал под потолок. Русые волосы, короткая стрижка, хохолок, чуть раскосые синие глаза, лицо – кровь с молоком. Нос, правда, картофелиной срезанной наискось немного портил общую картину, а так – вылитый киноактер Куравлев в молодости. Очень собранный, самостоятельный, не опаздывал. Когда уже машина персональная появилась, водитель Анатолий признался: «Я как узнал, что вас возить буду, целый день у шоферов знакомых выспрашивал: что да как, какой начальник мне достался…» Мих Михович только рукой махнул: «Зря, мол, старался, напрасно время тратил. Твоя задача – слушать, что тебе говорю и делать именно так, согласно распоряжению, и все будет в порядке». – «А какую вы больше езду любите: быструю, если, к примеру, куда опаздываем, можно немножко нарушать?» – «Умеренную езду люблю, не быструю, но и не медленную чтоб очень».
Мих Михович был сдержанным человеком. Вперед не рвался, но и задних не пас. И всегда на хорошем счету – и в институте, и потом на заводе, где успел всего полгода инженером поработать, пока мобилизовали в райком партии, инструктором промотдела. Через год заведующим, еще через два – инструктором в горком, завсектором полтора года и потом – инструктором ЦК. Там, правда, тормознулся на пять лет, никак не мог до консультанта дорасти, а после и партия распалась. Так что поднимался, не пропуская ни одной ступеньки, не перепрыгивал и порхал, все своим горбом, руки мохнатой и блата не было – родители скромные совслужащие, царство им небесное и земля пухом. На собраниях обычно отмалчивался, иногда поругивало начальство, но не зло, палку не перегибало, знали ведь прекрасно: самую дурную работу можно поручить Михаилу Михайловичу Огороднику – вытащит, не подведет.
Женился рано, еще в институте, а что – парень видный, девки липли, поехали в колхоз на первом курсе, отбоя по вечерам не было. Мише тоже некоторые нравились, но он как-то сумел сообразить – если не спешить, не лезть, не создавать лишнего шума, не скалить зубы зря, а выдержать паузу, подходить основательно, не спеша, серьезно, – обязательно выгорит, достанется. А если хохмить попусту, трезвонить, языком зря трепать – ничего не получится, не склеится. Опыт какой-никакой у него имелся. Еще в девятом классе, зав. школьной столовой тетя Паша, как ее все называли, Прасковья Ильинична, когда Миша как-то опоздал на урок, попросила помочь вынести из буфета во флигель корзину плетеную с продуктами. Во флигеле было две комнатушки с предбанником. В одной стоял диван. «Молока хочешь? – спросила тетя
