Евграфий Матвеевич. – У нас с ними справедливость разная! Для них справедливость – это отобрать то, что мы нажили да промотать вчистую. А для нас – сохранить и умножить! И мы не сойдёмся!
– Справедливость, тятя, едина для всех. Одна правда.
– И какая ж это?
– Та, которой Христос учил.
– Христова истина – это одно, а человеческая правда другое. Правда у всех своя.
– Так если правда на правду ударит, то что ж выйдет? Кривда одна.
– Не умничай, – поморщился отец. – Говоришь, истина Христова? Так ведь они, большевики твои, и её не признают. У них своя истина! Этого, как его чёрта лысого…
– Ленина. И Маркса.
– Вот-вот.
– Успокойся, тятя. Я ведь сказал, что большевикам не сочувствую.
– Добро, коли так.
– Всё, кончайте помелом мести! Обед простынет! – раздался зычный голос матери.
– Пособи-ка мне, Алёшка, до стола добраться, – сказал Евграфий Матвеевич.
Алексей легко поднял отца и отнёс к столу. Надя робко сидела в углу, немного боязливо посматривая на Марфу Игнатьевну и Анфису. Юшин ласково подмигнул ей, она чуть улыбнулась в ответ. За обедом Евграфий Матвеевич вернулся к прерванному разговору.
– Тебе, Алёшка, надо будет к Антошке в Новониколаевск съездить, – заявил он, хлебая щи.
– Совсем ты, старый, ополоумел, – покачала головой мать. – Не успел ребёнок вернуться, а ты уже его гонишь!
– Я не гоню, а посылаю брата навестить.
– Само собой, я проведаю Антона, – ответил Алексей. – Но не сейчас же! Вот, вернётся Демид, обвенчает нас с Надей, а там видно будет.
– Это конечно, – не стал спорить отец. – Обвенчаться непременно надо. А то грех. А с братом тебе будет, о чём потолковать. Антошка, покуда тебя не было, шибко в гору пошёл. Акинфий Степанович хозяйство своё расширил. А Антошка управляющим. В Новониколаевске у них группа там. Промышленная… – Евграфий Матвеевич понизил голос. – Организация у них там. Чтобы этих свалить.
– Вон оно что, – усмехнулся Алёша. – Ну, Акинфию-то Степановичу, знамо дело, бороться надо. Он же вон сколько загрёб под себя!
– А ты никак осуждаешь? – прищурился отец.
– Я никому не судья. Просто считаю, что большим куском подавиться можно.
– Ишь ты! А ты подумал, скольким людям Акинфиево хозяйство работу, корм даёт?!
– Его же батраки на него и попрут, тятя.
– Конечно! Народ-то этот известного сорта! Благодарности не жди! Ладно, я не спорю, есть среди Акинфиева брата глоты настоящие, которые у работников своих жилы мотают. Попадаются такие. Но так ведь в каждой семье не без урода! Так что ж, по уродам о семьях да о классах судить учнём?! Не дал Бог свинье рога, а мужику барства, и правильно! То, что легко достаётся, добра не приносит. А Акинфий с нуля поднялся, из батраков! Потому что ум ему даден! Характер! Хватка! И ни одной души
