встала и, приложив руку ко лбу, спустилась по лестнице на палубу первого класса. Вскоре звук ее босоножек стал неслышен Макарову.
Через две минуты Макаров с детьми стоял на юте, обговаривая с мексиканцем роль няньки.
– Ты – хороший парень, я возьмусь рассказать этим двоим молокососам о золоте инков, – кивнул старик. – Но хочу тебя предупредить, что только что я намеревался побарахтаться с этой девочкой, – он кивнул на метиску-блондинку. – Я старше тебя вдвое, сам понимаешь, – он взялся за ремень и подергал его вверх-вниз, – годы уже не те. Пока я к бою готов, но через четверть часа, боюсь, мой стальной друг устанет ждать.
– Четверть часа, – пообещал Макаров.
У ее каюты он остановился, взялся за ручку и провел ладонью по лицу. Что ему теперь, всю жизнь мучиться?..
– Ты видишь будущее?.. – прошептала она с закрытыми глазами, забираясь руками под его рубашку.
Макаров целовал ее ухо, одной рукой ища застежку на бюстгальтере, второй тянул вниз резинку трусиков.
– Отчасти…
– Тогда предскажи… что ждет нас совсем скоро…
– Грязные ругательства на испанском языке…
Питер подтянул одеяло и закрыл глаза. Раньше Макаров думал, что бессонница Питера связана с боязнью темноты, и поэтому, уходя, оставлял свет. Сразу после его ухода Питер вставал и щелкал выключателем. Мрак живо проникал во все уголки комнаты, забирался под кровать и там замирал. И тогда Питер укладывался и с закрытыми глазами ждал.
Вот и сейчас он лежал и ждал. Вчера он сказал отцу, что темнота ему не помеха. «Точно?» – переспросил тот. Питер сказал, что он знает. И отец, потрепав его по плечу – целовать сына он перестал, когда Питеру исполнилось в сентябре двенадцать, – вышел.
«Если он остановит машину и заглушит двигатель, то потом ее не заведет, – думал он, моргая закрытыми глазами. – Зато они помирятся».
Проходили пять минут, шесть, семь… Это были самые ненавистные минуты. Питер не знал наверняка, когда подъедет машина, но был уверен, что она обязательно появится. И это ожидание лишало его сна. Нужно было ждать. Питер не знал, кто подъедет, но машина будет непременно – «Вольво»; мужчина – в короткой кожаной куртке, женщина – в брюках. Остальное представлялось смутно. Разговор будет о ребенке. Мужчина будет кричать на женщину, потому что та убила ребенка. Питер засомневался только насчет куртки. Духота на улице такая, что кожаная куртка, хотя бы и короткая, – это чересчур.
Каждый раз, когда такое случалось, Питер ждал. Вовсе не потому, что хотелось убедиться, что он до сих пор способен это делать. Напротив, он ждал, что ошибется. Что не подъедет машина. И не будет мужчины в короткой куртке, и разговора меж ним и женщиной об убийстве ребенка он не услышит. Сколько ждать? Питер не знал. Поэтому – не спал. Нужно было дождаться.
Это противоречие загоняло Питера в тупик. Он хотел избавиться от своей странной болезни, однако бдением своим лишь укреплял ее корни. Невыносимое предположение, что он делает
