как искрится река, как летят, едва касаясь воды, крылатые теплоходы и яркими бабочками мелькают красные, желтые, белые паруса яхт… А там – какая скучная жизнь у этих плоских людей: теорема Пифагора, сумма углов треугольника – и больше ничего.
А Электроник сказал, что Сережке повезло: он словно попал в древние века, когда поклонялись только Евклиду. И он вел себя как настоящий ученый – предложил хранителям остроумную задачу. Они привыкли, что в любом плоском треугольнике сумма углов сто восемьдесят градусов, а тут нате вам – двести семьдесят. Треугольник на земном шаре – это им не Евклид, а геометрия сферы!
Наш математик почувствовал себя героем. Еще бы, он здорово озадачил этих хранителей!
– Надо было предложить им еще треугольник в космосе, – сказал Электроник.
– М-м, – промычал математик. – Это интересно.
– Конечно.
– Ну-ка расскажи, пожалуйста. Я что-то забыл, – схитрил Сыроежкин.
Электроник поднял палку и нарисовал на песчаной дорожке три звездочки.
– Вот три звезды в разных галактиках. Представляешь?
– Представляю.
– Это три вершины нашего космического треугольника, – продолжал Электроник. – Предположим, что его стороны – это лучи света. Как известно, луч света в пустоте – всегда прямая линия… Но в том-то и дело, что, когда лучи проходят вблизи звезды, они искривляются.
– Ух ты… Как же так?
– Физический закон. Солнце, звезды и другие небесные тела искривляют пространство вокруг себя, и поэтому наш треугольник окажется совсем не плоским. – Электроник соединил все три звезды в своем чертеже кривыми линиями.
– Понятно, – сказал Сыроежкин, – хотя и чудно. Выходит так: если я захочу лететь от одной звезды к другой, то я полечу не прямо, а по кривой?
– Совершенно верно, – тоном учителя произнес Электроник. – Но это не всё. Не забудь, что звезды все время движутся. Галактики разбегаются от Земли с огромной скоростью. Вот и измерь сумму углов космического треугольника.
– Да, – подтвердил Сыроежкин. – Попробуй измерь! А ты можешь?
– Не могу, – сознался Электроник. – Над геометрией Вселенной работают астрономы, физики, математики. Это сложная наука.
Сыроежкин хлопнул себя по лбу:
– Зачем же мы в школе тратим силы на каких-то Пифагоров и Евклидов, раз геометрия совсем другая! Что ж ты раньше молчал!
– А теперь ты рассуждаешь совсем не как ученый, – охладил товарища Электроник. – Теорема Пифагора все равно нужна для простых расчетов и опытов. А геометрия Евклида – простой раздел геометрии нашего мира, и ее тоже надо знать.
– Я вот считаю, – сказал Сыроежкин, – как мне повезло, что я родился не в древние века. Сидел бы я за партой и думал, как те плоские люди: «О великий Пифагор, ты просветил мой разум…» Нет, товарищ Пифагор, я не такой простофиля. Когда я стану математиком, или астрономом, или космонавтом и когда полечу в космос, я выберу себе особенный маршрут:
