ней.
По контрасту мои волосы стягивал «конский хвост», а розовую маечку дополняли обрезанные джинсовые шорты. Я успела скинуть сандалии, и мы обе танцевали босиком. Эта комната великолепно подходила для танцев, всю ее мебель составляли два больших круглых кресла «Папасан» из ротанга, стоявшие возле дальней стены, да беспорядочное нагромождение подушек на полу под окнами. Верхние оконные рамы поблескивали ее любимыми витражными вставками в виде абстрактных узоров, и эти цветовые композиции, казалось, отплясывали вместе с нами. Я завороженно следила, как мои руки окрашивались в голубые, потом в золотые или алые тона. Я обожала танцевать. В школе мы с друзьями увлекались стилями «электрик слайд» и «бегущий человек», но на самом деле больше всего мне нравилась свобода движений интерпретационных танцев Амалии, когда само твое ощущение музыки порождало движение. Но мои сегодняшние чувства, однако, явно отличались от того, что я чувствовала, танцуя с ней в прошлый раз. Теперь я узнала об Амалии то, чего не знала раньше.
Песня закончилась, и Амалия поставила григорианские хоралы. Мы обычно разогревались под эту спокойную и странную гулкую музыку, занимаясь медленными растяжками на ее отполированном дощатом полу. Она давала мне указания, хотя сама предпочитала называть их «советами», поскольку на самом деле ей хотелось, чтобы я двигалась именно так, как чувствую, а не исполняла точные или заученные упражнения. «Перенеси вес на ведущую ногу, – могла она сказать мне. – Плавно скользи в сторону. Представь, что к твоей груди привязана нить, которая плавно тянет тебя вперед». В прежние годы меня раздражали эти растяжки, мне не терпелось начать танцевать. Но потом она научила меня внимательно следить за дыханием, за тем, как отзывалось во мне каждое легкое движение и какие чувства оно вызывало. Она замедлила темп моих порывистых движений. Научила сосредотачиваться. Сегодня, однако, сидя напротив нее на полу, делая наклоны вперед и доставая руками до пальцев ног, я невольно думала о том, чем отличается Амалия от моей матери. Все движения Амалии характеризовались медленной и плавной вдумчивостью. Все движения моей матери – быстротой, точностью и целесообразностью. Как мой отец мог любить двух столь разных женщин?
После воскресного разговора с папой я удрученно размышляла над странностью нашей семейной ситуации. Все в нашей жизни, что раньше казалось мне совершенно естественным, теперь стало казаться ненормальным и почему-то опасным, хотя, в чем заключалась опасность, я не могла объяснить даже самой себе. «У нас нет секретов друг от друга», – говорил папа о себе и о моей матери. Мне хотелось верить, что это правда, однако… неужели моя мать действительно нормально воспринимала то, что голова Амалии лежала на его плече? Почему мне никак не удавалось выкинуть эту картину из головы?
Я взглянула в сторону Амалии, она сидела, широко расставив ноги, подол ее шифоновой юбки задрался, обнажив белые бедра, верхняя часть тела склонилась вперед, руки практически распластались по полу, и волосы веером рассыпались
