рассматривали «записки куклы» взрослые читатели, находившие занимательность в таком чтении.
Отношение к женщине как бездушной вещице или игрушке становилось предметом осуждения в назидательной, реалистической и бульварной литературе. Однако объяснения этому печальному факту предлагались разные: авторы бульварных романов были не прочь порассуждать о притягательной для женщины «прелести порока», в то время как прогрессисты указывали на социальную зависимость, превращавшую женщину в «куклу» в руках мужчины. О положении женщин составлялись социологические отчеты и делались неутешительные прогнозы[46]. К концу XIX века «прогрессивные» идеи попали и на страницы девичьих романов. Их героини бурно протестуют против мужских комплиментов, считая их унизительными. Так, девица в повести В. Желиховской с многозначительным названием «Кукла» боится показаться «хорошенькой куколкой» в глазах жениха и всячески подчеркивает свою независимость. Это было популярное изложение феминистских идей и жизненного кредо самой писательницы. Между тем задолго до юных героинь Желиховской протест против отношения к женщине как игрушке был высказан в «записках куклы».
В России первыми переводчиками «Записок кукол» были авторы, далекие от гендерных проблем: К. Сомогоров издавал литературные анекдоты, а Е. Классен – бытописательные романы и пособия по цветоводству (одновременно он занимался педагогической деятельностью и издавал исследования в области происхождения русского языка). Их интерес к книге французской писательницы был вызван желанием поиграть с женским (на их взгляд, анекдотичным) взглядом на жизнь. Дамы-писательницы открыли для себя «мемуары куклы» значительно позже. «Недавно я имела случай прочитать записки одной парижской куклы, которые меня очень заинтересовали, – славную штуку придумала эта француженка, сколько детей, я думаю, она потешила, не попробовать ли и мне написать свою биографию, как будто одна французская болтовня хороша – и русский рассказ имеет свою прелесть»[47].
Запоздалый интерес русских писательниц к жанру «кукольных записок» объясняется стереотипами писательских ролей в отечественных изданиях для детей: их сочинительницы предпочитали рядиться в одежды умудренных опытом «старушек» (А. Ишимовой в пору написания «Записок старушки» было немногим за тридцать[48]) или благочестивых матерей, наставляющих своих дочерей на смертном одре. И те и другие (в силу преклонного возраста или тяжелой болезни) свободны от слабостей, присущих женскому полу, что давало им право наставлять девиц, вступающих в жизнь. «Большею частию дамы-писательницы скромны: они посвящают свои труды на пользу детей и пишут книги, относящиеся к воспитанию. Ты согласишься, что никто лучше женщины-матери не может написать таких сочинений», – убеждает свою воспитанницу гувернантка[49]. Умудренность в понимании жизни сочеталась со свойственной дамам детской наивностью и простотой письма, которые, с точки зрения
Сравнивая положение мужчин и женщин в Петербурге, авторы отчета 1863 года пришли к неутешительным итогам. «Воспитанная с детства для того, чтобы выйти замуж, не приученная ни к какому серьезному труду, обеспечивающему ей самостоятельное существование, составляя товар в глазах своих родителей, притом и товар самый ненадежный, да вдобавок пожирающий безвозвратно часть отцовского труда, она с первого момента пробудившегося сознания своего положения спешит купить средства к своему существованию». Платой служит красота и ранняя молодость (Жизнь в Петербурге по статистическим данным. 1869. СПб. Из Архива судебной медицины и общественной гигиены. № 3. 1863. С. 35).
Записки петербургской куклы. СПб.: тип. И.И. Глазунова, 1872. С. 1.
Ишимова описывает себя как старушку, скромно одетую в темный капот и чепец с белыми лентами. В таком наряде она приходит на детские праздники, где беседует с детьми и читает им книги.
Детский театр и живые картины. Собрание пьес и сюжетов для живых картин, с объяснением устройства домашнего театра и постановки живых картин. Ал. П. СПб.: тип. Григория Трусова, 1852. Ч. 1. С. 123.
