литературы. Мало-помалу я привык к ее запаху и перестал надоедать классной просьбами пересесть за другую парту…
Громыхнуло. Детство разнесло в клочья. Оглушенный, всплываю на поверхность и барахтаюсь в водовороте. Еле вырвался. Теперь бы до берега родного дотянуть. Плыву из последних сил, еще несколько взмахов… Что это? Серыми жирными крысами заполонена моя земля. Оглядываюсь по сторонам: боже, я среди хищников. Они подбадривают меня, щелкая клыками: не трусь щенок, прорвемся! «Да, да, мы перебьем отвратительных крыс!» – тявкаю я, выбираясь на сушу. Перед атакой не мешало бы отдохнуть, обсохнуть. Куда там. Только перекур – и то потому, что вожак пробует новый гранатомет.
Дрожащими руками достаю из кармана пачку желтых абхазских сигарет «Солнце» и закуриваю. «Курение вредит вашему здоровью», – это я знаю с детских лет, а что война – лекарство против морщин, узнал сейчас. Прихожу в себя. Хлопаю глазами, смотрю туда-сюда. С того времени почти ничего не изменилось, разве что обесточилось Чертово колесо и засохло дерево, к которому я прислонился, – дурной знак, прочь от него. Как же я раньше не заметил. Снова чешу мошонку и сплевываю.
Все, что вижу сейчас, будет и завтра. Может, дождиком летним умоется новый день, и многие из ребят, собравшихся у раскрытых деревянных ворот парка, будут сидеть на лавочке у моего дома, слушая плач матери. Как это дико. Нет, уж лучше я сам постою с опущенной головой у хором вон того, с новеньким автоматом, и послушаю причитания его мамочки. Я чувствую твое напряжение, приятель, и это радует меня. Какие мысли сделали твое пятнистое лицо пепельным? Куда подевалась та дерзкая улыбка, обнажавшая зубы с гнильцой? Помнишь, как ты наехал на меня в самом начале войны? Хотел показать ребятам свою крутость. Я не ответил тогда, проглотил, но не забыл и сейчас намерен поквитаться. Нет, раздумал. Ты слишком жалок. На говно наступишь – будет вонять. Это про тебя. Ладно, проехали. Расслабься…
Надо бы заправиться феназепамом, не то сердце разорвется в груди: тук, тук, тук, тук, тук… Страшно. На лбу испарина, в животе урчит. Хочется срать, впрочем, ссать тоже, и тошнит. Во рту сухо, но таблетки все-таки растворились. Сколько проглотил-то? Три, четыре? Неважно, главное выжить. Дрожь в теле проходит. Сейчас вздохну свободнее, да, вот так. Знаю, это самовнушение. Так быстро не почувствуешь расслабление даже от промедола. У меня было несколько ампул. Кому же я их отдал? Кибилу? Да, ему. С ним был еще один, коротышка, в лихорадке говоривший одно и то же: «Черняшка – так себе дерьмо, а беляшка – мать всей дури». Кольнулись прямо в машине, и недоноска вырвало на сиденье, а Кибил смеялся. Бедняга. Под землей теперь лежит. Доигрался в русскую рулетку. Выбил себе мозги. Он не первый, кто поднес дуло револьвера к виску. Я тоже недавно пробовал, но так и не смог спустить курок.
Интересно, какой я со стороны? Худой, невысокий, в просторных зеленых слаксах и белой футболке, с пулеметом на плече. Кроссовки? Неплохие, найковские, но уже порвались. Еще бы, сколько
