не отвечает; он стиснул зубы и молчит.
– Всыпать ему двадцать пять!
Ферстера бросают на скамейку и начинают сечь нагайками. Через пять минут у него на губах появляется кровавая пена, и тело вздрагивает мелкой дрожью.
– Что, еще не издох? Обратно в камеру!..
В этот момент дверь открывается и входит Дросте с доктором Парске. Они что-то шепчут фон Люкке. Через пять минут двое СА втаскивают пожилого человека и бросают его на стул.
– Доктор Леви?
Человек тихо отвечает:
– Да.
– И ты, еврейская собака, посмел отправлять на тот свет немцев и резать их трупы!
Человек молчит.
– Отведите его в третий корпус и там возьмите в работу. Шредер, проведите арестованного.
Когда мы попали в III корпус, я вздрогнул, услышав дикие вопли и стоны, которые неслись со всех сторон длинного коридора. Доктор Леви побледнел и замедлил шаг. Один СА ударил его прикладом в спину.
– Ну, поторопись, пропустишь очередь, еще потом жаловаться будешь.
Я, сделав свое дело, поспешил уйти.
Мне было противно присутствовать дальше на допросе, но ничего не поделаешь – штурмовик должен выполнять свой долг. В комнате, куда я зашел, увидел следующую сцену: двое штурмовиков держали молодого парня за руки, а фон Люкке бил его по пальцам рукояткой маузера; раздавался хруст. Арестованный закусил губу, закрыл глаза и чуть слышно стонал.
– Ну, теперь скажешь, где Тельман?
– Я этого не знаю…
Все это продолжалось до двенадцати часов дня, потом фон Люкке и другим командирам принесли завтрак, нас же, простых штурмовиков, сменили и послали вниз. Я еще в жизни не чувствовал такой усталости, как в этот раз. Лег на койку и стал все обдумывать. Конечно, коммунистов нужно усмирить, но я не думал, что это так делается. Я понимал бы, если бы всех поджигателей поставили к стенке, но так… Впрочем, так, вероятно, нужно, не хочу об этом больше писать.
Часа три спустя я немного отдохнул, взял «Ангрифф». Там статья Геббельса: «Рейхстаг горит! Высоко летят снопы огня к небу. Мы были близко от того момента, когда красная чума выползла бы из своих нор, чтобы, пустив красного петуха, погубить родину. Теперь пора действовать и истребить эту чуму в Германии. Дайте свои голоса 5 марта Гитлеру, распахните ворота, чтобы он – знаменосец нации – внес наше знамя в третью империю».
Здорово пишет наш Доктор, я в жизни так не сумею.
Вечером по радио говорил Геринг.
«Я не допущу, – сказал он, – чтобы коммунистический зверь растерзал германский народ, и беру на свои плечи дело истребления коммунизма».
Потом Геринг говорил, что по его приказу только в одном Берлине уже арестовано восемь тысяч коммунистов, но что с ними обращаются лучше, чем они заслужили.
Ну, я уж не знаю, чего худшего могли заслужить эти коммунисты! Я думаю о том, что, пожалуй, не смог бы так держать язык за зубами, если бы со мной проделывали все эти чертовские штуки.
Вошел Карл Гроссе и с хохотом
