но был в жутком напряжении, перебирая в мыслях легенду и непрерывно потея.
Прошло минут десять, которые показались вечностью. И вдруг дверь открылась, вошел небольшого роста молодой человек в гражданской одежде. Я повернул голову в его сторону как раз в тот момент, когда он вскидывал правую руку в приветствии и громко отчеканил: «Хайль Гитлер!» Наметанный глаз сразу определил – украинец, из штатских, переводчик. Сердце сжалось от страха – ведь, по легенде, я украинец, а переводчик по выговору сразу узнает, что я русский.
Он сел на стул, облокотился правым локтем на стол (видно было, что он знаком с офицером и не первый раз здесь), а рыжий детина подошел ко мне, повернул меня лицом к правой стене, подвел к ней вплотную, и я уперся в нее лбом. Своими лапищами взял мои руки у локтей и слегка отвел их назад, а коленом уперся в поясницу, и в это время офицер через переводчика спросил:
– Фамилия?
– Хоменко, – ответил я.
В это время рыжий рывком дернул мои руки вверх. Адская боль заставила меня вскрикнуть.
– Не врать! Как настоящая фамилия?
– Хоменко, – выдавил я.
Опять рывок, опять адская боль в плечевых суставах, я не вскрикнул, а заскрежетал зубами и почувствовал, как пот заливает и ест глаза. Вот она, дыба, пронеслось в голове.
– Фамилия? – опять рявкнул офицер.
– Хоменко!..
Еще рывок, туман в глазах. Я понял, что могу потерять сознание от боли, и испугался, что в бессознательном состоянии назову свою настоящую фамилию. Испуг пошел на пользу, и следующий рывок я выдержал более стойко. Наконец:
– Genug (довольно).
Рыжий отпустил мои руки, и они упали как плети. Жандарм поверил, что я Хоменко, и начал допрос. Руки болели, я с трудом приподнял правую, нагнулся к ней, чтобы вытереть пот с лица. Потом руки болели очень долго. Однажды во время боя, уже во Франции, я не мог держать в руках автомат и стрелял стоя, подвесив его на шею. Болели они и после войны. Даже теперь я не могу, например, швырнуть камень – рука сразу начинает болеть надолго.
– Откуда бежал?
– С фабрики.
– С какой фабрики?
– Не знаю, всего три дня как нас привезли.
– Что делал на фабрике?
– Возил кирпичи.
– Почему бежал?
– Конвоиры били и плохо кормили.
– Нельзя было бежать. Надо было жаловаться.
Побег – нарушение дисциплины, за это наказывают. Попал в плен – сиди до конца войны, а после отпустят домой, продолжал офицер.
– Чем питался в дороге?
– Где подадут, где украдешь…
– Это нельзя говорить, – вдруг перебил меня нарочито грубым тоном переводчик. – Будут судить и за воровство сошлют на каторгу. У них строго.
И перевел офицеру:
– Остатками овощей на полях, – (выручил!).
Если
