могла сама обрезать обгоревшие пряди, нечем было…
Не помню даже, как покинула город. Кажется, та же женщина подняла меня на ноги, накинула мне на плечи свою потрепанную шаль и сказала, мол, иди скорей отсюда, иди, пока жива. Авось встретишь добрых людей, помогут, а нет, ну… храни тебя Создатель!
Так я и шла несколько дней, немного проехала на подводе какого-то крестьянина, потом прибилась к обозу – мне еще было чем заплатить и на что купить припасов, – ну а дальше, когда кончились деньги, пошла пешком. Я хотела добраться до побережья, но силы таяли, мороз крепчал, и ясно было, что я никогда уже не увижу моря… Я сбилась с пути в начавшемся снегопаде, и если бы не эти случайные всадники, должно быть, не встретила бы рассвет.
А солнце светило ярко, я чувствовала это сквозь сомкнутые веки, и когда приоткрыла глаза, поспешила зажмуриться – я совсем отвыкла от солнечного света и смотреть на него было больно.
Не сразу я решилась разомкнуть ресницы и взглянуть по сторонам.
Это была большая спальня, королевской впору – на такой кровати немудрено потеряться, я и терялась, как на огромном заснеженном поле. Балдахина не было, и я могла видеть расписной сводчатый потолок: в синем небе, в самом зените стояло ослепительное золотое солнце, а по восходящей спирали к нему поднимались белоснежные лебеди… Их было одиннадцать, я пересчитала.
В высокие окна лился солнечный свет, и, кажется, зима уже пошла на убыль – так звонко щебетали незнакомые птицы. Зимою они молчат, а раз так распелись – весна уже на пороге! Сколько же я пролежала без памяти?
Я с трудом подняла руку, и мне показалось, будто пальцы у меня сделались прозрачными, как лед по весне, – солнце едва ли не просвечивало сквозь них. Длинные волосы – чьи-то заботливые руки заплели их в косу, чтобы не путались, – не сияли, как прежде, а были цвета старой соломы. Какова я теперь на лицо, не хотелось даже представлять…
– Да вы очнулись, сударыня! – воскликнул кто-то, и, повернув голову, я увидела крепкую немолодую служанку в белоснежном накрахмаленном переднике. Она, с неожиданной для такого сложения резвостью, кинулась ко мне и деловито спросила, поправив мне подушки: – Может, изволите чего? Напиться? Сейчас…
Она поднесла к моим губам кружку с водой, и я пила, пока кружка не опустела, а после поблагодарила женщину улыбкой.
– Скажите хоть, как зовут вас, сударыня, – попросила служанка.
Я только вздохнула, приложила палец к губам и удрученно развела руками.
– Не можете говорить, что ли? – поняла она, покачала головой и добавила негромко: – То-то мастер Йохан удивлялся: ни застонете, ни ахнете… Ох, бедняжка… Ну так хоть понимаете ведь, что люди говорят? Ой, да что это я, понимаете, видно же! Простите, сударыня!
Я улыбнулась.
– Поесть не желаете? – деловито осведомилась служанка, дождалась кивка и добавила: – Ох, да только мастер Йохан в отъезде, я и не знаю, чего вам можно давать, а чего нельзя… Бульончику, может?
Я
