искажают истинное предназначение поселенцев, делая их главными действующими лицами в разведывательных планах военного командования Германии в предвоенном российском приграничье[19].
Объяснением данной фальсификации является тот факт, что труд указанных историков был написан во время ожесточенных столкновений между немецким и советским народами. Являясь носителями не столько исторических, сколько политико-пропагандистских идей (в части, касавшейся уклада жизни и мировоззрения колонистов), они создали образ внешнего врага, внушив советскому населению миф о массовом проникновении немецких шпионов в преддверии и во время войны между Германией и СССР на его территории. Такой «литературный демарш», явно не соответствовавший реальности, видимо, сыграл в условиях военной конфронтации особую роль. Он усилил наблюдательность, сформировал ненависть и беспощадность к явным и тайным врагам, укрепил и объединил соотечественников в борьбе с агрессором.
Не прибегая в своих однотипных работах к широкой аргументации со ссылками на конкретные документальные источники (дела, справки, циркуляры, письма и пр.), И. Никитинский и Д. Софинов удовлетворились краткой ремаркой о том, что их книги написаны «по документальным материалам Центральных Государственных архивов НКВД СССР»[20].
Особняком в числе названных печатных работ стоит ранее отмеченная монография А. Вотинова. Увидевшая свет в преддверии Пакта о нейтралитете между СССР и Японией (13 апреля 1941 г.), она избежала политико-идеологических предубеждений и пропагандистских штампов. Ее автор с предельной точностью и объективностью отразил особенности деятельности японских шпионов против царских войск в ходе Русско-японской войны. Не узрев проблемы шпиономании и, как ее следствия, массового психоза на фронте и в тылу (как это сделали его предшественники применительно к Первой мировой войне), он впервые показал возможности прессы (в том числе военных газет) как источника «утечки» военных сведений за линию фронта. Им также были описаны «исключительные образцы преступной небрежности и ротозейства» со стороны военачальников в отношении хранения военной тайны и механизм функционирования агентурной разведки противника в расположении русских частей.
После окончания Великой отечественной войны и в последующие десятилетия советской государственности в поле зрения исследователей попадают уже традиционные проблемы иностранного шпионажа и отдельные стороны становления русской контрразведки.
В 1967 г. в историографии появляется первый аналитический труд, в котором детализируются обстоятельства возможной государственной измены жандармского полковника С.Н. Мясоедова[21]. Это был ответ на огульные и безапелляционные обвинения в адрес главного фигуранта «шпионского дела», над которым устроили «судилище» на страницах ранее упомянутых нами книг. Попытка внести хоть
Никитинский И., Софинов П. Указ. соч. С. 43–50.
Никитинский И., Софинов П. Немецкий шпионаж в царской России: брошюра. Саратов, 1942. С. 2.
Шацилло К.Ф. Указ. соч. С. 103–116.
